В день, когда я приступила к написанию «воспоминаний», я уже их не выбрасываю. Ага, бегство в декабре 1949-го в Марокко, Касабланку.
Три дня. Оно не оставило никаких воспоминаний. Марокко стоит большего. Обязательно туда вернусь!
Возвращение в Париж с Мишелем
Несколько крайне тяжелых дней: у бедняги Мишеля умер отец (нам сообщают ночью по телефону).
Я проплакала все утро. Мишель – он играет в «Путешествии втроем» – отправляется на побережье, а между двумя самолетами Возвращение в Париж с Мишелем пропускает всего один спектакль, преодолевая ужасающую горечь утраты.
1950 год. Это было вчера. Может, пора заканчивать? Не слишком ли затянуты эти страницы? Однако мне кажется, что в голове проясняется месяц от месяца.
Февральская коллекция Бальмена как всегда превосходна, но, быть может, недостаточно публична. Хозяин хотел воссоздать моду 1920 года, а носить такие платья могут лишь профессионалки. Не жаловаться, когда показываешь от двадцати до восьмидесяти «странных» платьев!
Об этом проекте я узнала в конце мая. Слушок, к которому я с удовольствием прислушалась. Мадам Эбрар из Синдиката Высокой моды вскоре подтвердила: производители шерсти из Капа (Кап это вам не Аньер!) действительно решили пригласить из Парижа девять манекенщиц.
– Я согласна.
– Пралин, это может совпасть с отпуском и продлиться три месяца. Вы можете пропустить августовскую коллекцию. Вероятнее всего.
– Бальмен отпустит меня.
Он отпускает. Но покачивает головой. Его отношение лишь наполовину успокаивает меня.
– Не сердитесь.
– Я сержусь на себя, что слишком вам доверился.
– Но я ведь беру «вас» с собой!
Будут представлены лишь пять домов: кроме нашего, Диор, Фат, Роша и Мулине. Только платья и манто из шерсти, как и должно быть.
Все девять манекенщиц – симпатичные девчонки. Девять муз?
(Кажется, их было столько?) Среди них Нелли и Даниель, мои подруги.
Я витаю в небесах. Я часто витаю в небесах! Америка, это было неплохо. Но Южная Африка – нечто особое! Кто ездил в Южную Африку? Из моего окружения никто. Никто и из его круга, признает Мишель.
Четвертого июня мы собираемся у Инвалидов, потом Орли. Одна особенность – мы летим из Лондона!! «Эр Франс» отказывается обслуживать эти сказочные земли, как и Луну.
В Кройдоне нас ожидает самолет компании «Африка Эруэйз». Сине-серебряный мамонт поднебесья. Четыре огромных двигателя. (Я уже не могу сосчитать, на каких линиях отказывалась садиться в двухмоторный самолет.)
Лондон – Триполи. Прилетаем днем. Мы с Даниель уже знаем этот аэропорт, говорим о нем, как о Шатору. (Переглядываемся, летя над морем, как авгуры[156], хранящие свои маленькие тайны.) Четырехчасовая передышка. Пьем сок, словно купаясь во влажной жаре. К полуночи вылетаем дальше. Карта, прикрепленная к перегородке, показывает лишь бескрайние пространства без единого поселения. Забудем об этом! И о «львах»!
Манекенщицы отправляются в Южную Африку
На борту показывают кино. Мы, почти не смыкая глаз, отсиживаем три сеанса подряд. На рассвете прилетаем в Хартум, затерянный на границах обитаемого мира. Где-то здесь находится исток Нила. Эфиопия? Мы уже ничего не соображаем. Дремлем в откидных креслах. Вновь поднимаемся в самолет. Взлетаем. Пьем. Спим.
Я пообещала себе, что буду интересоваться каждой деталью путешествия. Пропускаю все: жара, высота, усталость. Тщетно британская стюардесса лаконично сообщает, что мы пролетаем над Нигерией или озером Виктория-Ньянза справа, а те синие возвышения скрывают Мандобу или Килиманджаро. Безразличие происходит от изнеможения. Мы ничего не ощущаем, нас заботят лишь мучения Жаклин и Нелли. У них болит сердце, и мы им помогаем, посмеиваясь над ними. Так проходит весь день. Под нами проносится Черный континент. Около полуночи мы садимся в Йоханнесбурге.
Манекенщица Вера Ашби (Шумурун) в свадебном платье от Молино, Париж, 1922
Я уже привыкла к приемам, но этот бьет все рекорды. Неизбежные фотографы, пресса, радио, армейский парад, приветствие консула Франции, сотни – я не преувеличиваю – громадных машин, среди которых двенадцать белых «кадиллаков», украшенных трехцветными флажками. Машины предназначены для нас. И бьющиеся на ветру плакаты:
WELCOME, МАНЕКЕНЩИЦЫ!
Впервые (историческая дата) представители парижской элегантности высадились в этом отдаленном уголке мира. Пригласивший нас человек, блондин лет двадцати пяти, мистер Джонни, которого мы сразу сочли сухарем:
– Спорю, мы его приручим! – шепчет мне Даниель.
– Не знаю. Я его не чувствую. А ты? Мы его не приручили.
Не то чтобы он злой и невежливый, но женское обаяние на него не действует. Он женат (думаю, у него удачный брак) на американской певице. Бизнес прежде всего! Мы обошлись ему недешево; мы нечто вроде наемников – пешек, а он их переставляет по доске. Никаких фантазий, никаких льгот, никакого снисхождения. Ни одной улыбки. Ни проделок! Боже, вот когда я вспоминаю о Бальмене!
Мы с Даниель занимаем прекрасный номер на девятом этаже шестнадцатиэтажной гостиницы. Йоханнесбург – столица с высотными зданиями, освещенная ночью, как большие американские города. В этом британском доминионе безгранично властвует Америка.
С утра мы в «Касбе», шикарное кабаре служит репетиционным залом. Нас стерегут фотографы. Каждая девушка, посмеиваясь, приносит ворох писем на английском, которые ждали нас в гостинице… Письма от обожателей, в основном лицеистов, заранее покоренных нашим обаянием. Письма дышат непосредственностью, уважением и страстью, над этим грешно издеваться.
Пралин и Дани в Йоханнесбурге
Встреча с представителями «Люкса», фирмы, похоже, с мировым именем, еще в Париже с ней был подписан контракт на рекламу. По двадцать тысяч франков каждой. Мы возвращаемся домой в полном изнеможении…
