Среди французских авторов XIX века, интересовавшихся историей Испании и, в частности, эпохой католических королей, следует особо выделить профессоров университета. Трое из них заслуживают отдельного разговора: это Шарль Ромей, Эжен-Франсуа Россев-Сент-Илер и Марьежоль.
Шарль Ромей (1804-1874) вынашивал план написания общей истории Испании от древнейших времен до современной ему эпохи. В течение нескольких лет он путешествовал по Иберийскому полуострову, собирая необходимые материалы для своего проекта, которого он, к сожалению, не смог реализовать: действительно, его «История Испании» доходит лишь до событий 1492 года[110]. О королеве Изабелле Ромей отзывается похвально, видя в ней умную, образованную и набожную женщину:
«Ее мать, донья Изабелла Португальская, воспитывала ее в рамках строгого религиозного послушания. Изабелла была женщиной среднего роста. Она была красивой без жеманства и презирала те украшения, которые приобретают молодые люди, желая понравиться. Она была умна и доказала это великими делами. Она принимала степенный вид, говорила мало, любила свой народ и ревностно относилась к его славе. Она знала латынь, французский и итальянский языки. Это тяготение к литературе заставило ее держать в своем окружении ученых, просвещавших ее [...]. Две добродетели более всего украшали ее: набожность и непорочность, два качества, столь редких при дворе королей и обычно нерасторжимых» (t. IX, р. 518-519).
Восхищение, выказанное историком королеве, не мешает ему строго осудить тот способ, каким она добыла себе кастильский трон, но Ромей прощает ей узурпаторство из-за двух великих достижений в ходе ее правления: из-за взятия Гранады и открытия Америки.
«Подготовленное в атмосфере интриг, царившей при дворе Энрике Бессильного, начавшееся с крайне несправедливого шага и даже с узурпации, это правление тем не менее стало знаменитым среди всех правлений сего века, ознаменовавшегося двумя величайшими событиями в истории человечества: открытием книгопечатания, изменившим облик мира, ars artium conservatrix, и открытием Америки [...]. Взятие Гранады и открытие Нового Света, произошедшие в один год (2 января и 12 октября 1492 года), прикрепили к короне Изабеллы две жемчужины, чья слава затмила ее первые немощные шаги на пути к власти» (ibid., p. 541-542).
Эжен-Франсуа Россев-Сент-Илер (1805-1889), очевидно, был более влиятельным ученым в университетском мире, нежели Ромей. Несмотря на то что его диссертация была посвящена происхождению кастильского языка и испанским балладам, с 1838 года он заведовал в Сорбонне кафедрой древней истории, что, впрочем, не мешало ему заниматься историей Испании; его исследования на эту тему публиковались с 1837 по 1879 год[111]. Россев-Сент-Илер был протестантом[112], как и Гизо, что частично объясняет его манеру описания испанской истории. Пятый и шестой тома его «Истории», коих насчитывается четырнадцать, посвящены католическим королям. Автор черпает сведения в древнейших хрониках Испании, в книге о Фердинанде и Изабелле[113], которую только что издал американец Уильям Хиклинг Прескотт (1796-1859), а также в испанских трудах — таких, как «Похвальное слово королеве Изабелле» Диего Клеменсина[114], «История испанской инквизиции» Льоренте (Париж, 1817-1818) или «Критическая история испанской литературы» (1861-1865) Хосе Амадора де лос Риоса.
Основной тон книги задан с первых же страниц:
«Мы подошли к великому правлению католических королей, к которому, говоря по правде, восходит испанская монархия. Ниспосланный провидением союз двух правителей, символизирующий единство двух народов, ознаменовал начало эры испанского могущества и единения [...]. Для Кастилии, до сего времени сокрытой в глубинах континента, открылось новое будущее [...]. Первые годы этого правления посвящены были деянию более великому, чем все завоевания, — установлению в Испании королевской власти» (t. V, p. 391).
После столь многообещающего начала католические короли, к сожалению, позволили вовлечь себя в ловушку нетерпимости и фанатизма; преследование и изгнание иудеев ввергло Испанию в упадок, который продолжается и поныне:
«Об испанских евреях можно сказать то же, что говорят о французских тамплиерах: главным и, возможно, единственным их преступлением оказалось их богатство [...]. Инквизиция в этом деле кажется еще более отвратительной: можно простить скорее фанатизм, разжигавший костры, нежели скупость, рывшуюся в их пепле, дабы найти в нем золото! [...] Обезлюдевший и опустошенный инквизицией полуостров до сих пор сохраняет следы преследования, которым он подвергся... (t. VI, р. 1-2)
С этого времени в Кастилии началась новая эра. Вплоть до сего момента королевство оставалось вне поля действия Европы из-за своего положения. Чуждая, но не враждебная идеям континента, Кастилия не вступала с ними в борьбу, но установление инквизиции стало первым шагом по тому пути, который она выбрала. Гранада взята, евреи изгнаны, но этого недостаточно — Кастилия хочет с корнем вырвать ересь из своего чрева; ей надо преследовать ересь во всех уголках Европы и истреблять ее везде, даже в Новом Свете; роковая цепь неизбежных (за исключением первой) ошибок. Филипп II лишь продолжил дело Изабеллы» (ibid., p. 52).
Согласно Россев-Сент-Илеру, во всех этих злоключениях виноват зловещий Торквемада[115], но еще более — вошедшая в привычку нетерпимость, зародившаяся еще в эпоху вестготов и действовавшая на протяжении всей Реконкисты и войн против ислама:
