Книга Стеклянный меч - Андрей Лазарчук

Никогда же не поймёшь, почему какая-то мысль вдруг возьмёт и выстрелит тебе в голову? Без предупреждений, а так – из-за угла? Когда я был глупым и писал стихи, вот точно так же было с первыми строчками…

Я сказал:

– Чак.

Он шёл впереди и мгновенно замер с вынесенной вперёд ногой. Постоял, поймал равновесие, вернул ногу. Тогда оглянулся.

Было ещё светло, а сочно-зелёное шатёр-дерево уже виднелось поверх мшистых валунов, похожих на спины подползающих со всех сторон медведей, и ставших совсем прозрачными метёлок и вееров старых папоротников. Сегодня у нас выдался короткий рабочий день…

– Что?

– Карта у тебя?

Нашли камень поплоще и почище, развернули.

Карта была дрянная, довоенная, недропользовательского департамента. Имевшиеся штабные были ещё старше – лет на сорок. Я подозреваю, что выпускали нормальные генштабовские карты и после, с положенным десятилетним интервалом, но где-то они лежали засекреченные по причинам, о которых нам, плохо законспирированным гвардейским полковникам, не допущенным государственных тайн, оставалось только догадываться.

– Так что? – спросил Чак.

– Сейчас… Тот день, когда мы встретились. Когда ваших… ну… почти всех, и мы решили, что это были хищники. Просто грабёж. Ты говорил, что сезон был хилый, пушнины набрали мало и малоценной, и что в артели был наводчик, а значит, хищники знали расклад. Так?

– Пока да.

– А могло такое быть, что ты не знал о ценности пушнины? Что было принесено что-то важное и дорогое, но знали об этом двое-трое?

– Вполне, – сказал Чак. – Я сам сколько раз примерно такое и думал. Но, понимаешь, если бы об таком крысячестве остальные узнали – ну, порихтовали бы наглые хари, но убивать-то никто бы не стал…

– Я о другом, Сынок. Ведь хищникам, чтобы просто вывезти награбленную пушнину, надо было пару раз пальнуть в потолок да связать самых борзых. Зачем крошить всех? Нелепо. И получается, бойню устроили только для того, чтобы убрать свидетелей, чтобы не осталось тех, кто знал, что именно забрали.

– Ну да… – Чак поскрёб щетину. Борода у него росла клочковатая, жалкая – но росла очень быстро. К вечеру второго дня, не побрившись, он начинал напоминать бродягу. Лайта, помню, очень дёргалась поначалу… Это были хорошие времена.

– Я сейчас не о том думаю, кто был крысой, – сказал я. – Будем считать, что один, который пропал. Как его?

– Череп.

– Череп… Что-то много черепов в одной корзине… Итак, мы начинаем считать, что это был не грабёж – то есть грабёж, но не уголовка, не хищничество, а «силовое изъятие». О чём мы сразу не подумали, а надо было…

– Хочешь сказать, что и там, и здесь действует группа диверсантов? И, скорее всего, одна и та же?

Вот чем Сынок может удивить, так это временами просыпающимся быстроумием. Ты ещё все вводные не ввёл, а он – бах, всё сложил, распишитесь.

– Скорее всего, пандейских, – кивнул я.

– А я вспомнил, откуда у них твоя фотография, – сказал он. – Помнишь, приезжали к Дину… как оно там называлось? – «Непьющие сердца»?

– «Неисточимая лоза», – вспомнил я. Это была какая-то совершенно безалаберная пандейская королевская гуманитарная миссия, которая рвалась спасать детей, но не их родителей. Впрочем, на разведку они мало походили. Точно, была у них тётка-фотограф, вся в стекляшках… – Да в любом случае, кто, кроме пандейцев? До Хонти месяц дороги, Парабайя, по-моему, сидит и радуется, что про неё все забыли, у архи снова приступ изоляционизма…

– Где-то наш друг-островитянин? – спросил Чак и потянул носом.

– Должен быть где-то поблизости, я ему знаки оставлял…

И тут я понял, что Чаки, джакч, изо всех сил сдерживает ухмылку.

* * *

Внезапное появление Эхи могло скрутить ход размышлений тройным купеческим узлом, но я постарался удержать тему в руках: типа, страшно рады, сейчас всё расскажешь, но мы тут должны закончить одно вычисление… Эхи согласно кивнул и, как круглоголовая ящерка, навис над картой.

– Смотри, – сказал я Чаку, – мы решили, что банда забрала пушнину, погрузилась на грузовики, которые как раз подъехали, и вернулась через перевалы. На самом деле они действительно захватили грузовики, но на перевалах им делать было нечего. Дороги прямо на Пандею от вашей стоянки не было, да они и не собирались сматываться так быстро. Смотри – вот вьючная тропа, вот просека, вот технические трассы… по идее, для хорошего грузовика всё это проходимо. И вот они уже у Казл-Ду, километра три, к посёлку им точно не проехать и даже пройти трудновато… но и найти их здесь нереально – и рельеф тяжёлый, и множество старых штолен. Хоть батальон прячь…

– Допустим, – сказал Чак.

– Судя по тому, как они хозяйничают в нашем военно-научном укреплённом сверхохраняемом лагере, добывая образцы черепушек офицеров войск специального назначения, – взять на стоянке пару грузовиков, бронетранспортёр и топливозаправщик – или два – им как с пастушкой переспать, – то есть когда понадобится, тогда и возьмут. Погрузятся и поедут вот сюда… – и я вкрутил ноготь в «Птичку». – Дорога с как бы блокпостом, но я почему-то думаю, что в нужный момент там никого не окажется. Ну, или не окажется живых. В саму «Птичку» им соваться не надо, делать там нечего, разве что склады обобрать – дорога ведёт сюда, что здесь было раньше, никто не знает, на карте, как видим, лес и дальше болото, а на самом деле – асфальт. Асфальт, ребята. И тянется этот асфальт как минимум вот до этого распадка, по которому – мы видим – идёт отличная дорога от старых каменоломен к старой же, но наверняка проезжей военной надбережной дороге, которая вот – пересекает себе пандейскую границу… Может, там мост взорван, но это уже роли не играет, потому что с нашей стороны там точно никого нет. Итак, четыреста восемьдесят километров с одной пересадкой и почти безо всяких препятствий. Доклад окончен.