Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
— Ну-ну, я так и знал, что вы, угрязки паршивые, сюды возвернётесь, если подождакать подольше, — раздался голос в темноте. — Как пёс возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою, а преступник возвращается на место преступления!*
Стражник, известный под именем Чокнутый Крошка Артур, чиркнул спичкой, которая отлично заменяла ему факел. Металлическая пластина, которая служила ему щитом, а стражнику-человеку — значком, звякнув, упала на мостовую. — Это шоб вы узырили, что я не при исполнительстве, ок? Нету бляхи, нету и копа, ах-ха? Просто хотел поглянуть, с чего б вы, чучундры негодные, грите как надо, навроде меня, потому как, ясно дело, я-то не Фигль!
Фигли дружно обернулись на Явора. Тот пожал плечами и осведомился:
— Ну а кто ты таковский, по-твоему?
Чокнутый Крошка Артур взъерошил пальцами волосы, но оттуда ничего не посыпалось.
— Ну дык мои мамка с папкой грили, я лепрекон, навроде их…
Он умолк, потому что Фигли восторженно завопили и затикали, от избытка восторга похлопывая себя по ляжкам, а веселье это обычно продолжается довольно долго.
Чокнутый Крошка Артур терпел сколько мог, но наконец не выдержал и завопил:
— По мне, так не смешняво ни разу!
— Ты чё, себя не слухаешь, что ли? — отозвался Явор Заядло, утирая глаза. — Ты ж гришь на фигльском, точняк! Тебе разве ж мамка с папкой не сказанули? Мы, Фигли, с рожденьства как надо грить могём! Раскудрыть! Это вроде как собаксы знают, как гавксать! Лепрекон, сказанёт тож! Ты ишшо брякни, что ты пикси!
Чокнутый Крошка Артур уставился вниз на свои башмаки.
— Эти башмаксы сварганил мне мой па. Я так и не смогнул сказануть ему, что мне в башмаксах ходить мерзяво. Вся семья тачала и чинила обутку сотни годов, так? — а мне башмачество ну никакс не давалось, и вот в один распрекрасный день старейшины племени все прикликали меня к себе и рассказнули, что я потеряшка-найдёныш. Они переставляли лагерь на новое место и наткнулись на меня — мал-мала дитёнка на обочине дороги, рядом с ястребом, которого я придушнул: он меня из колыбелечки скрал — небось тащил в гнездо своим цыплям скормить. А старые лепреконы вместе пораскинули мозговьями и сказанули так: они, конечно, мне всяко рады, тем паче что я лису до смерти загрызить могу и всё такое, но, пожалуй, пора мне отправиться в громадный мир и дознаться, кто моя родня.
— Что ж, парень, ты её нашел! — заорал Явор Заядло, хлопая его по спине. — Прав ты был, что послухал компашу старых башмачников! Они мудрственно тебе сказанули, точняк.
Явор на миг замялся, но тут же продолжил:
— Однако ж мал-мала трудновасто выходит, что ты — тока без обид! — коп. — Явор на всякий случай отпрыгнул чуть подальше.
— Верняке, — удовлетворённо подтвердил Чокнутый Крошка Артур. — А вы — орава воровастых негодяйных забулдыгов и злоумышлителей, законов ни в жисть не уважухающих!
Фигли радостно закивали, а Явор Заядло добавил:
— А можно ишшо добавить словей «нарушители порядка в нетрезвом состоянии»? А то ребя обижукаются, что их вроде как недооценивают!
— А как насчёт улитокрадства, Явор? — обрадованно вклинился Туп Вулли.
— Ну, э, факто-практически улитокрадство покамест находится на ранней стадии развития, — отозвался Большой Человек.
— А положительных качествов у вас никаковских напрочь нет? — в отчаянии воззвал Чокнутый Крошка Артур.
Явор Заядло озадаченно нахмурился.
— Мы вроде как думкали, это они и есть, наши типа положительные качествы, но если уж дотошничать, так мы не лямзим у тех, у кого лямзить неча, у нас сердцевины золотые, хотя, мож, ну, лады, почти завсегда золото это потыренное, и ишшо мы измыслили жаренного во фруктюре горностая. А это чего-нить да стоит!
— И чего в том достоинственного?
— Ну, дык, какому-нить другому бедолаге его измышлять не придётся. Енто вроде как взрыв вкуса; кусишь малость, распробуешь — и тут оно каак взорванётся!
Чокнутый Крошка Артур не сдержал улыбки.
— У вас, ребя, совсем стыдища нет?
Явор Заядло в долгу не остался — его ухмылка стоила Артуровой.
— Не скажу доподлиннственно, — отвечал он, — но если и есть, стал-быть, мы его стырили.
— А как же эта бедолажная мала громазда девчура, запёртая в караулке? — спросил Чокнутый Крошка Артур.
— О, так до утра с ней ничего не стряснётся, — заявил Явор Заядло со всей возможной в данных обстоятельствах уверенностью. — Она, шоб ты знал, изрядно мудрастая карга.
— Ты думкаешь? Вы, чучундры малые, цельный паб ухайдокали вдрызг! Как такое возможно исправить?
На сей раз, прежде чем ответить, Явор Заядло одарил собеседника долгим и задумчивым взглядом.
— Что ж, господин Коп, выходит так, что ты и Фигль, и коп. Что ж, так оно, стал-быть, в мире поверчено. Но главный мой вопрос к вам обоим-двум: вы ведь не ябедники и не стучалы?
В участке сменялись с дежурства. Кто-то вошёл и застенчиво вручил госпоже Пруст огромное блюдо с мясным ассорти и соленьями и бутылку вина с двумя стаканами. Нервно оглянувшись на Тиффани, стражник шепнул что-то госпоже Пруст, одним неуловимым движением она извлекла из кармана крохотный свёрточек и вложила ему в руку. А затем вернулась и снова присела на солому.
— Ага, вижу, у него хватило воспитанности открыть бутылку и дать вину малость подышать, — похвалила она и, поймав взгляд Тиффани, добавила: — У младшего констебля Хопкинса есть одна проблемка, которую он предпочёл бы скрыть от своей матушки, а моё притирание ему неплохо помогает. Я, понятное дело, денег с него не беру. Рука руку моет, хотя в случае с юным Хопкинсом я надеюсь, что руку эту он сперва отдраил с песочком.
Тиффани никогда в жизни не пробовала вина; дома пили лёгкое пиво или сидр, в которых как раз достаточно алкоголя, чтобы убить всех вредоносных невидимых крохотных кусачих тварей, но недостаточно, чтобы сподвигнуть тебя на серьёзные глупости.
— Надо же, — промолвила она, — я и не думала, что в тюрьме так бывает!
— В тюрьме? Я же сказала тебе, милочка, это никакая не тюрьма! Если хочешь знать, что такое тюрьма, загляни в Таити. Вот где тьма кромешная, если угодно! Здесь стражники не плюют в твою жрачку — по крайней мере, у тебя на глазах, — и уж в мою-то точно никогда, ручаюсь. В Таити жизнь не малина; принято считать, что тот, кого туда упекли, не дважды, а больше подумает, прежде чем натворить что-нибудь этакое и угодить туда снова. Сейчас там малость навели порядок, и не всякий, кто туда попадает, выходит наружу в сосновом ящике, но стены и по сей день безмолвно взывают к тем, кто способен услышать. Я вот их слышу. — Госпожа Пруст снова щёлкнула табакеркой. — А что ещё страшнее безмолвного крика, так это пение канареек в крыле «Д», где держат преступников, которых даже повесить боятся. Эти сидят в отдельных камерах, и для компании им выдают по канарейке*. — Госпожа Пруст вдохнула табака, да так резко и в таком количестве, что Тиффани удивилась, отчего зелье не полезло у неё из ушей.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
