Ратмир, гикнув, перерубил очередной канат и отер пот со лба рукавом. Огромный противовес рухнул вниз, со страшным скрипом поднялось длинное коромысло, посылая свой снаряд прямо в гущу шатров, раскинувшихся внизу. Только заряжен порок был в этот раз не каменной глыбой – в лагерь язычников, кувыркаясь в воздухе, полетели мертвые тела Батыевых воинов.
Страшным градом посыпались они на крыши майханов, вызывая ужас и панику у мечущихся спросонья степняков. Ратмир рассмеялся, в жестокой радости глядя, как гибнут его мучители от огня, воды и камней с неба. Пламенем мести пылали глаза могучего старика, вершившего расплату за годы, проведенные в полоне.
Внезапно стрела с черным оперением вонзилась в деревянное колесо рядом с рукой Ратмира. Тот оглянулся и увидал, что из леса неумолимо, словно горный оползень, на них идет тяжелая конница кочевников, вооруженная короткими луками, копьями и арканами. Старик помянул черта и во всю мощь широкой груди закричал, созывая бойцов.
– Татары! Отходим с боем! Поджигай пороки!
Но всадники уже скакали между камнеметов, топча копытами и пронзая копьями пеших рязанцев. Некоторые успевали перед смертью вылить на осадные машины пару ведер черной смолы и швырнуть следом горящий факел. Пороки загорались один за другим, как погребальные костры для русичей, наполняя воздух невыносимым жаром. Ратмир ударом палицы сбил с ног лошадь вместе со всадником и еще раз громогласно скомандовал:
– Отходи к реке! Им по бурелому не пройти!
Пламя скоро добралось до горшков с греческим огнем, ухнул взрыв, разделивший пылающей стеной Ратмира с десятком выживших и их преследователей. Беспомощно глядя сквозь огонь, как из последних сил обороняются оставшиеся дружинники, они отступили к Оке, чтобы соединиться там с отрядом Коловрата. Позади слышались треск пламени и звуки жестокой битвы.
Байджу проследил, чтобы китайских мастеров хорошенько отхлестали нагайками, прежде чем они начнут разбирать тлеющие завалы в поисках исправных машин и уцелевших припасов. Жаль, что этих собак нельзя посадить на кол прямо тут, на месте их предательства. Они еще должны послужить Бату-хану в этом походе. Но ничего, они получат свое позже. Хуже было с проклятыми урусами. Как ни старались его воины, живыми удалось взять только пятерых, да и те были до того изранены, что вряд ли могли выдержать серьезную пытку. Что же, когда их жилы намотают на дыбу, они расскажут, где скрываются остальные бунтовщики. И тогда пленников будет достаточно, чтобы Субудай остался им доволен.
Великий хан Батый, не находя покоя, мерял шагами свою роскошную юрту. Сапоги из мягкой кожи, никогда не ступавшие на грязную землю, утопали в пышных коврах, сладкое питье и яства наполняли столы. Но не роскошь и не любовь красавиц занимали великого хана. Всю ночь лишь одна дума терзала его. Несмотря на молодость лет, Батый был опытным воином и полководцем, со своим верным наставником в военной науке Субудаем он завоевывал непобедимый Хорезм, разбил волжских булгар, подчинил своенравных кипчаков, и везде сильнейшие воины побежденных народов вливались в его армию, прельстившись золотом, властью и славой.
Но такого противника, как в этих холодных лесах и степях, он еще не встречал. Дерзкий, самоубийственный ночной налет урусов на его лагерь принес ему немало хлопот. Но взамен ушедших под лед и сгоревших саней можно пополнить обоз новыми, можно построить новые камнеметы, заменить убитых и раненых в строю. Войско его было огромно, как бесконечная широкая река, такие потери ему не страшны. Не это заботило Батыя, опасался великий хан, что, столкнувшись с таким отчаянным и умелым противником, его воины могли утратить веру в собственную непобедимость, а этого допускать было никак нельзя.
Эти загадочные урусы, которые терзают его тылы, как голодные зимние волки, должны служить ему или погибнуть страшной смертью. Только так. Но кто же ведет их за собой? Ведь все их князья мертвы… В этот момент его раздумья прервал посыльный, явившийся от Субудая. Привезли пленников, захваченных во время ночного налета. Хан велел подать коня и поспешил в шатер, служивший ему для допросов.
Несмотря на лютый мороз снаружи, в шатре было жарко, этот жар и дьявольский багровый свет излучала огромная жаровня, стоявшая посередине. На углях, жутко мерцающих в полумраке, разогревались приборы для дикого пиршества: железные клещи, острые иглы, пилы, ножи и сосуды для расплавленного свинца. Помимо бритоголовых палачей, одетых, как кузнецы, в кожаные фартуки, в шатре хана ожидали Субудай и сотник Байджу, изловивший пленников. Сами рязанцы, обгорелые и израненные, сидели небольшой кучкой на полу и угрюмо молчали, с холодной ненавистью разглядывая разжиревшего багатура.
Субудай утирал пот с толстого лица и недовольно косился на низкорослого Байджу. Только пятеро! Сначала они вырезали сотню кипчаков-зажитников (фуражиров), потом осмелились напасть на обоз, сожгли пшеницу, пустили на дно реки сани с оружием и стрелами, перебили раненых, сожгли осадные машины – и что теперь он покажет Бату-хану?
Три десятка убитых урусов и пятеро пленных, которые вот-вот сами отдадут душу вместе с кровью. Что же, придется им принять такую пытку, чтобы хватило на пять сотен! Субудай махнул шелковым рукавом халата, приказывая начать истязания. Палач, огромный дюжий уйгур с двумя косичками, как на Руси носят маленькие девочки, – косички торчали сзади на бугристой бритой голове – довольно осклабился и потянул толстыми руками за пеньковую веревку, ведущую к блоку на стропилах шатра. Один из рязанцев, молодой парень с русыми вихрастыми волосами, слипшимися от крови с левой стороны, зацепленный мясницким крюком за связанные за спиной руки, начал подниматься наверх. Его локти неестественно выгибались, словно у куклы на веревочках из уличного балагана, но ратник, вместо стона и мольбы, лишь пристально глядел на Субудая единственным уцелевшим голубым глазом, страшно смотревшимся на черном от копоти и спекшейся крови лице.
Внезапно полог шатра раздвинулся и в сопровождении шестерки нукеров и своего верного багатура Хоставрула внутрь вошел сам хан Батый. Он оглядел пленников своими внимательными угольно-черными глазами и жестом велел палачу ослабить веревку. Дружинник, тяжело выдохнув, упал на колени и затих. Батый медленно прошелся туда и обратно, тихо ступая мягкими сапогами по пропитанным кровью и слезами шкурам, выстилавшим пол пыточной. Наконец он остановился напротив и кончиком нагайки поднял подбородок одноглазому ратнику. Хан впился в его лицо жестоким властным взглядом, будто пытаясь разглядеть душу противника, прочитать его мысли.
– Ты сильный и храбрый воин, – молвил Батый, не отводя взгляда. Байджу, стараясь выслужиться, громко перевел его слова на коверканный русский.
– Вы все сильные и храбрые воины, – продолжил хан, обходя жалкую, потрепанную кучку пленников. Рязанцы следили за ним взглядами, словно вокруг ползала ядовитая змея.
– Как тебя зовут? Из какой ты земли? Какой ты веры? – спрашивал Батый, снова остановившись напротив одноглазого дружинника и поигрывая у него перед лицом богато украшенной нагайкой. Тот, выслушав перевод властных вопросов хана, поднял голову и отвечал спокойным и даже веселым голосом:
