Максимин передал Атгиле послание Феодосия с пожеланиями доброго здравия императору гуннов. К общему удивлению, Аттила сухо ответил: «Желаю римлянам того же, чего они желают мне!» И указывал пальцем на дрожащего Вигиласа: «Безмозглая скотина! Как смел ты предстать передо мной? Разве не знал ты, что ни один римский посланник не должен быть принят, пока не выданы гуннские дезертиры?» Вигилас запротестовал: дезертиры здесь, все семнадцать человек! Аттила приказал писцу зачитать «статистические данные» гуннов по перебежчикам: их число доходило до трехсот! Максимин попросил слова. Аттила остановил его, чтобы обрадовать Вигиласа: если бы не дипломатическая неприкосновенность, он приказал бы распять его. Вигиласу предписывается отбыть в Константинополь в сопровождении Эслы (дабы он неотступно надзирал за ним) и сильной охраны, чтобы привести всех перебежчиков. Максимин снова попытался вставить слово, но Аттила не дал ему этого сделать. Верный выбранной дипломатической стратегии, Максимин направился к выходу из шатра, дав знак сопровождающим следовать за ним. Аттила тут же приподнялся: «Господин посол, это вопрос принципа. Вы должны понять, что я не могу допустить, чтобы гунн находился на службе и содержании иностранной державы, которой, впрочем, даже не может быть полезен. Этому человеку было поручено выполнить пункт заключенного соглашения, и я даю ему возможность исправить его ошибку. Вы не можете не признать это справедливым. Я прошу вас и ваших спутников остаться и сопровождать меня в мою столицу, куда я намерен в скором времени отправиться и где я вручу вам мой ответ вашему императору, поскольку я хочу ответить ему, выслушав прежде необходимые суждения и дав вам время передать Онегезу его пожелание».
Максимин тотчас разрешил Вигиласу отбыть вместе с Эслой, приветствовал императора гуннов, преподнес ему дары, отвесил поклон, когда Аттила поблагодарил, и направился в отведенный ему шатер, отделанный дорогими мехами.
Несколько дней спустя Аттила пригласил римское посольство сопровождать его в столицу. В поход выступило все войско. Еще через несколько дней Скотта лично известил Максимина, что его посольство продолжит путь самостоятельно, так как Аттила сделал остановку, чтобы сыграть свадьбу с дочерью «скифского короля» Эскама, который является одним из его советников. Ни один чужеземец не может присутствовать на церемонии. Дорогу послам будут показывать проводники. «Новобрачный, — с иронией отметил Приск, — уже имел более двухсот жен».
Далее посольство проделало тяжелый переход по болотистым топким низинам, потеряв палатки, сброшенные в реку ураганом, и достигло наконец какой-то деревни. Там византийцев радушно приняла одна из вдов Бледы: «Нас ждали пища и несколько женщин для любовных утех: такой прием считается гуннами большой честью. Мы утолили голод, а женщин отпустили, поскольку чувствовали себя совершенно разбитыми и валились с ног от усталости». Послы отблагодарили «королеву» за гостеприимство: «Мы подарили ей три серебряных кубка, меха, окрашенные пурпуром, некоторое количество индийского перца и фиников — вещи, почитаемые варварами тем больше, чем меньше они им известны».
Снова в путь. По дороге им встречается караван и — о чудо! — «мы услышали латинскую речь без этого варварского акцента, от которого здешние обитатели не избавляются никогда, как бы долго они ни прожили в Риме!» К своему великому удивлению византийцы натолкнулись на посольство, направленное к Аттиле императором Западной Римской империи Валентинианом III, чтобы попытаться урегулировать некий серьезный инцидент. Это посольство возглавлял один из наиболее высокопоставленных западных царедворцев — граф Ромул, не кто иной, как тесть Ореста, помощником которого был благородный римлянин Татул — не кто иной, как родной отец Ореста! В составе делегации находились также два императорских сановника, Промоций и Романий, и панноно-римский чиновник Констант, которого Аэций направил Аттиле в качестве советника-секретаря и в некотором роде почетного заложника, а также писец-галл, которого он ему подарил.
Оба посольства продолжили путь уже вместе. Вскоре они достигли места, которое Приск назвал «приятной столицей», «столицей» из деревянных теремов и домов, шатров и кибиток. Здесь также находились и бани Онегеза. Действительно ли это была главная столица Аттилы? Это мог быть Этцельбург из «Песни о нибелунгах», название которого означает «Крепость Аттилы» или «Аттилаград». Располагался он, по всей вероятности, на месте Ташбенери или где-то в центре обширной равнины к востоку от Тисы. Как уже говорилось, нет никаких достоверных указаний на местонахождение города, где предстояло свершиться важному историческому событию. Возможно, когда-нибудь обнаружатся следы бань Онегеза, но пока все исследования и поиски остаются тщетными.
Резиденция римских послов находилась, должно быть, неподалеку от дворца Онегеза, который устроил им прием. Максимин сообщил ему о желании Феодосия избрать его судьей в споре двух императоров. Несомненно, это была встреча наедине, и Приск не мог слышать ни слова. Читая его записки, можно подумать, будто Максимин повел себя так неловко, что Онегез воспринял предложение как попытку склонить его к измене. Приск пишет, что Онегез сухо отказался и добавил, что «он стал гунном, его жены и дети остаются гуннами, и самые большие почести никогда не заставят его поступиться интересами его господина, который питал к нему доверие». Хотя Онегез был неточен (у него имелась всего одна жена — правда, могли быть и наложницы), Максимин прекрасно знал о непоколебимой честности собеседника, исключавшей возможность его подкупа.
«Эти слова, — пишет Приск, — нас несколько разочаровали, поскольку мы надеялись, что грек станет на нашу сторону». И добавляет: «Быть может, Онегез боялся навлечь на себя подозрения, проявив к нам симпатию?.. Все это странно, ибо что может нравиться у варваров человеку, не принадлежащему к их народу? Разве не было бы ему лучше при дворе в Константинополе?»
Разница в мышлении грека Приска, дипломата при византийском дворе, и грека Онегеза, соблазненного перспективами деятельности, которые ему сулило доверие императора варваров, несомненна. Приск так и не сумел до конца понять мир гуннов, в который случайно закинула его судьба. Он сохранял некоторую наивность, мало совместимую с его дипломатической миссией. Именно поэтому он обрадовался, что его приятель галл Рустик был «придан секретариату правительства гуннов». Он был рад, поскольку тот «служил переводчиком у Ореста» и «мог теперь, как я полагал, предоставить полезные сведения». Приск не знал, во-первых, что этот «галльский негоциант» уже долгое время находится на службе у гуннов, — именно поэтому он и устроил встречу со Скоттой и организовал встречу Максимина с Аттилой, — а во-вторых, что Орест говорит на латыни не хуже его.
На самом деле Максимин отлично понял отказ Онегеза — который в действительности был подтверждением, — так как сам на его месте поступил бы так же.
Итак, главное предложение Феодосия II было отклонено, и не было смысла обращаться с ним к Аггиле. «Восточный вопрос» по-прежнему был далек от своего решения.
VIII
ВРЕМЯ ВЕЛИКИХ СОБЫТИЙ
«Молодожен» Аттила возвращается в свою столицу. Девушки в белых тонких одеждах несут балдахин, под которым по семь в ряд шествуют другие юные девицы, исполняя праздничные песни. Они приветствуют повелителя и возглавляют его кортеж. Все жители «столицы» встречают радостными криками своего господина. Новую «королеву», вторую по рангу после «королевы-императрицы» Керки, также встречает шумное приветствие толпы. Кортеж молодых девушек сопровождает ее в красивое деревянное сооружение, которое станет ее резиденцией. Воины расходятся по домам; только почетный эскорт, естественно, верхом, сопровождает правителя во дворец.
