Иранский язык «фарси», то есть «персидский», почти идентичен таджикскому.
Скорость снежных лавин в горах достигает 200 км/ч
Вице-консул Валерий Голованов принял нас радушно, не стал держать на улице, а провел к себе, расспросил о проблемах и предупредил о многочисленных опасностях подстерегающих нас в Иране. После Ирака местные опасности выглядели не слишком устрашающе, тем не менее, нам пришлось подписать бумагу, в которой мы указывали свой маршрут и подтверждали, что об опасностях осведомлены. После этого консул подготовил письмо для пакистанских коллег и отправился договариваться насчет нашего размещения. Ему удалось устроить нас в русскую православную церковь, находящуюся в Тегеране еще с дореволюционных времен.
Настоятеля в церкви не было, он уехал по делам в Санкт-Петербург, а работавшая на подворье молодая женщина не знала, что с нами делать. Не селить же в церковном доме без разрешения? Мы заверили, что можем переночевать в палатке во дворе.
Нас оставили, даже разрешили пользоваться кухней и потрясающей церковной библиотекой. Там были дореволюционные фолианты, длинные ряды энциклопедий на любые темы — по медицине, юриспруденции, естествознанию. Первое издание Брокгауза и Евфрона, книги девятнадцатого и даже восемнадцатого века, диссидентские книги, запрещенные в советское время и редкие до сих пор в нашей стране. Когда-то церковь была очень богата. Белоэмигранты, сбежавшие от советской власти, часто завещали свои деньги и имущество церкви. Нечистые на руку церковные старосты разворовали значительную часть этих богатств, но книги сохранились, продать их в Иране было практически невозможно.
На следующий день мы отправились в консульство Пакистана. Хмурый чиновник открыл тетрадь, где были расписаны расценки на консульские услуги для разных национальностей. Цена визы для русских — сто долларов! Дороже только для граждан Танзании — двести. Консульские работники уверили нас, что стоимость российской визы для пакистанцев такая же. (Это неправда — например, в Карачи российская виза для пакистанцев на тот момент стоила лишь 60 долларов). Немцы, получавшие визу вместе с нами, заплатили по тридцать. Уныло порадовавшись, что мы не танзанийцы, раскошелились на консульский сбор. Паспорт с новенькой наклейкой можно было забрать через несколько часов. Хорошо еще, что разрешили въезд на месяц, а не недельный «транзит».
Танзания — союз двух бывших африканских колоний — материковой Танганьики и островного Занзибара.
Заодно мы попытались сделать и афганскую визу, но афганцы тоже потребовали «рекомендательное» письмо от российского консульства: «Мы вас не знаем — может быть, вы едете в нашу страну с террористическими целями. Принесите справку, что у вас таких целей нет». К несчастью, мы не приготовили письмо к афганцам заранее. Звонок в российское консульство ничего не дал, вице-консул куда-то уехал по делам.
Времени оставалось мало, транзитная иранская виза потихоньку «сгорала», а продлить ее в Тегеране было невозможно. Поэтому мы решили отправиться в святой город Кум, чтобы продлить визу там и навестить нашего знакомого Антона Веснина, изучающего в Иране основы ислама. На учебе настояли его родители. Они, правда, имели ввиду более традиционное высшее образование. Но Антон, спасаясь от службы в армии, уехал путешествовать автостопом на Ближний Восток, случайно остановился на ночлег в иранском медресе и… остался там учиться. Жил в общежитии, получал небольшую стипендию.
Мы приехали в Кум под вечер. Из координат Антона у нас был лишь номер телефона медресе Аль-Махди. Зашли в ближайший ресторан, чтобы позвонить оттуда. Узнав, что наш друг учится в медресе, все посетители ресторана принялись помогать в поиске русского «талиба». Наконец, адрес медресе был найден. Один из посетителей ресторана посадил нас в машину и отвез в училище, где в ожидании Антона нас чудесно приняла русскоязычная община.
«Талиб» — на арабском означает «студент».
