– Прошу, я умоляю вас, не надо! – Я рухнула на колени. – Разве я не послужила вашему делу, полковник? Разве вы не можете пойти на лишь одну уступку? Я понимаю, у вас приказы, но как можно убить человека без справедливого суда… разве так вершатся дела в новом мире, которого мы все так ждали? Когда человека волокут к виселице из собственного дома и обвиняют на основании слухов, лишая возможности выступить в свою защиту, доказать свою невиновность?
Полковник вскинул брови.
– Вы говорите со страстью, не свойственной мимолетному знакомству, госпожа. Почему вас волнует судьба слуги короля? Если, конечно, сейчас не выяснится, что вы тоже ему верны.
– Нет, сэр, клянусь. Но я знаю сэра Уильяма всю жизнь и не могу стоять смирно, когда с ним так обращаются, не могу видеть, как он умрет безо всякого суда.
– Благородные чувства. Однако, подозреваю, здесь кроется нечто еще. Держу пари, вдовствовать нынче одиноко. Может, вы столь страстно желаете не справедливости, а этого мужчину, м-м?
Полковник Гилкрайст улыбнулся – ему нравилась мысль о запретной любовной связи и о том, что он лично раскрыл наш «секрет».
Я никогда не была склонна лить слезы. Однако знала, что женские слезы иногда куда убедительнее слов – и всхлипнула. Я черпала боль из собственной усталости, из страха за Теган, из беспокойства об Эразмусе, из ненависти к Гидеону, и по моим щекам покатились действительно искренние слезы.
– Умоляю, полковник! Я буду лечить ваших раненых. Если вы того пожелаете, я отправлюсь с вашим полком, когда настанет час выступать… Прошу, дайте этому человеку еще немного времени убедить судей в своей невиновности.
Я умолкла. Стражи тоже застыли в ожидании. Палач скрестил руки на груди. Священник покончил с чтением. Среди ветвей кедра, высоко над скорбным зрелищем, радостно защебетала зарянка.
Наконец полковник заговорил:
– Мне жаль, госпожа, но приказ есть приказ. Этот мужчина должен быть повешен. Вот и все. – Полковник вновь кивнул солдатам, и они подняли Уильяма на импровизированную виселицу.
Я встала и тихонько пробормотала нужные слова. Если бы их кто-то расслышал, то решил бы, что я молюсь.
Низкое солнце скрылось за облаком, повеяло прохладой. Зарянка умолкла. Я закрыла глаза и глубоко, очень глубоко вздохнула.
Полковник за моей спиной охнул, а затем и вскрикнул. Он вскочил на ноги, хватаясь за живот. Капитан Андерсон попытался его поддержать, но командующий офицер, корчась, рухнул на землю. Солдаты замешкались. Полковник уже вопил как резаный.
– Сэр! – позвал перепуганный капитан Андерсон. – Что с вами, сэр? В чем дело?
– Господи, нутро сейчас разорвется. Черт! Как же больно!
Лицо полковника действительно исказилось от мучений. Он лежал, поджав ноги к животу, и стонал все громче и чаще.
– Полковник, вы ранены? – Капитан никак не мог понять, почему тот испытывает такие страдания без видимых причин.
– Идиот! – воскликнул полковник сквозь зубы. – Это недуг. Черт, мне конец!
Он что-то забормотал, силясь меня разглядеть, хотя его глаза застилали слезы. Мужские слезы. Может, кого-то они бы и тронули, только не меня.
– Вдова Кармайкл! Помогите мне. Ради всего святого, помогите!
Я вновь опустилась на колени. Однако сейчас в отчаянии был уже полковник, а я обрела власть. Как быстро все меняется.
– Ах, полковник, – произнесла я, – кажется, вы действительно подхватили страшный недуг.
– Что там? – охнул он. – Откуда такая жуткая боль?
Я коснулась его влажного лба ладонью, заглянула в помутневшие глаза, а потом старательно изобразила, как прислушиваюсь к чему-то в его груди, гадая, что же об этом думают присутствующие. Наконец я выпрямилась с мрачным видом.
– Боюсь, в его животе образовался засор, – сообщила я зрителям. – Если ничего не сделать, кишки лопнут.
Полковник вновь застонал.
– Вероятнее всего, его тело ослабло за годы сражений, употребления плохой пищи и дешевого вина. Все это отрицательно сказалось, и теперь случилась беда…
Полковник сумел прокомментировать диагноз лишь очередным долгим криком.
– Госпожа, что нужно делать? Его можно спасти? – взволнованно зашептал мне на ухо капитан Андерсон.
Прежде чем ответить, я на мгновение «задумалась». Наверное, полковнику это мгновение показалось вечностью.
– Гниющую часть или засор необходимо удалить, причем срочно.
На лице капитана отразился ужас.
– Вы когда-нибудь выполняли подобное?
– И не раз, – ответила я.
– Успешно? – хотел знать капитан.
– Не раз, – произнесла я, глядя полковнику в глаза.
– Тогда займитесь им, женщина, ради всего святого! Делайте, что нужно, и быстро!
Капитан выкрикивал приказы, чтобы солдаты освободили место в доме, подготовили все необходимое и всячески мне помогали. Я же тихо стояла в центре этого водоворота и заговорила вновь, лишь когда полковника уложили на носилки:
– Мне жаль, полковник Гилкрайст, но я не могу вам помочь.
– Что?! – Он был страшно бледен и задыхался от боли. – Что вы такое говорите?!
– Мое место здесь. Рядом с сэром Уильямом.
– Черт побери, женщина, вы будете делать, как я прикажу. Капитан Андерсон, ведите ее!
Я вскинула руку, не позволяя капитану меня тронуть.
– Вы можете приволочь меня к своей постели, сэр, вы можете держать мушкет у моего виска или нож у горла, – если желаете, чтобы ваш живот резал врач, который вас ненавидит. – Я позволила ему переварить эту мысль и продолжила: – Намного лучше оказаться в руках человека, вам благодарного. Кого-то, кто верит, что вы честный и справедливый. Человека, который, возможно, в некотором роде у вас в долгу…
На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь слабым дыханием измученного полковника. Он понимал, что им манипулируют, и это приводило его в ярость даже в столь отчаянном положении. Но хороший солдат знает, когда нападать, а когда вести переговоры. Он поднял слабую руку.
– Уведите его обратно. Займемся им потом.
– Его отправят в Оксфорд? – Я должна была убедиться. – И будут честно судить? Вы даете слово?
– Да, да! Ради всего святого, женщина, да. А теперь – в дом!
И мы все поспешили внутрь. Уильяма увели в подвал, а остальные направились в мою импровизированную процедурную. Высоко в ветвях кедра вновь запела зарянка.
15
Я знала, что дала Уильяму лишь небольшую передышку, но, по крайней мере сейчас палач ему уже не грозил. Теперь меня заботило лишь одно: как вылечить полковника Гилкрайста так, чтобы никому на ум даже не пришло слово «магия». Произнести заклинание и вызвать у него муки было несложно, пусть и шло вразрез с моими убеждениями. Я заметила, что несколько стоявших неподалеку солдат смотрели на меня с подозрением и даже страхом, поэтому в лечении мне приходилось быть крайне осторожной. Если полковник быстро исцелится, зачатки подозрений перерастут в обвинения в чародействе. В конце концов, как странно офицер заболел именно в тот момент. Будет несомненно плохо, если пациент скончается у меня руках, но я его вылечу без особых усилий… Прибегнуть к хирургии я все же не могла. Слишком рискованно. У нас не было ни анестезии, ни антибиотиков, ни стерильных условий для операции, ни способа возместить потерю крови, ни умелого врача мне в помощь. Нет, требовалось найти иной путь.
