— А она похожа на индианку, — вставляет Джастина.
— Может, не будем говорить про принцессу? — предлагает Байрон.
— Слушайте, а как насчет четверти? Любой может оказаться на четверть чероки, — не унимается Джон.
Я смотрю на них: три агента, которые так не хотят расставаться со своей мечтой.
Я, в общем-то, тоже.
— Ладно, на четверть чероки, — говорю я, — но только если эту тему вообще поднимут.
Байрон подскакивает.
— Поднимут! — И стискивает мне плечо. — Уж я об этом позабочусь!
Джон начинает выписывать: «П… р… и…»
— Но не принцесса!
Байрон косится на Джона, и тот сминает бумагу.
— Заметано, — говорит он.
— Принцесса чероки? Не издевайся! — смеется Джордан по дороге из одного корпуса в другой.
— Просто чероки, — поправляю я. — Не принцесса.
— Им-то какая разница? Я думала, моделинг — это когда тебя наряжают во всякие смешные наряды. Если ты Франклину Парклину подходишь, пусть берет тебя настоящую, хоть ты чероки, хоть нет, — заявляет моя верная подруга.
— Обязательно ему передам, — отвечаю я.
Я еще пытаюсь шутить. А вообще меня подташнивает с тех самых пор, как я пришла на семинар по современным цивилизациям. Джордан глянула на меня и ахнула: «Что с твоими волосами?!»
Дело в том, что прошлым вечером их покрасили в темно-каштановый цвет, под соболя.
Волосы меньше всего меня беспокоят — мой натуральный цвет почти такой же. Нервирует меня то, что должно произойти потом. Встречу с «Франклин Парклин» откладывали дважды, уже успел пройти День Благодарения. А сегодня в четыре часа она наконец состоится. Согласно контракту кампанию снимают в начале января — как раз во время моих зимних каникул. Вот и говорите о карме! Я могла бы провести две недели на ранчо в солнечной Мексике, сняться в международной рекламной кампании у легендарного фотографа, получить шестьдесят тысяч долларов и не пропустить ни минуты занятий.
Я очень хочу получить этот заказ!
Задул сильный ветер. Джордан вздрагивает и по-птичьи ежится, надувает нарумяненные щеки.
— Боже, ну и холодрыга, — бормочет она сквозь стиснутые зубы, пока мы пробираемся сквозь толпу студентов у Батлеровской библиотеки. — Омерзительная погода!
Джордан приехала сюда из Демополиса, Алабама, где в колледжах почитают Иисуса и молятся на королев красоты, где самый популярный клуб — это «Ротари»[48]. Кстати, именно «Ротари» дал Джордан стипендию на учебу в Колумбийском. «Не за особые заслуги, — призналась она как-то вечером, — а чтобы от меня избавиться». Я не очень поверила, пока не услышала подробности. Во время выпускного года Джордан проводила ток-шоу для подростков на местном радио. Ток-шоу называлось «Любовь зла» и было посвящено свиданиям и взаимоотношениям, но «не сексу», как предупредили Джордан. Джордан свято соблюдала это правило, пока однажды вечером, «доооолгим»-предолгим вечером в студию не позвонила расстроенная девочка-подросток с вопросом, нужно ли надевать резиновые перчатки, делая руками мужчине «как та девушка в фильме «Бриолин». Первой фразы Джордан — «Обычно мужчины не в восторге от перчаток» — хватило, чтобы с треском вылететь из эфира.
Уж вылетела, так вылетела. Теперь наша изгнанница мерзнет в северном Манхэттене и спасается от холода желто-горчичным плащом, неоново-зелеными перчатками и ярко-синим шарфом. Впрочем, подобная эксцентричность даже идет девушке, которая несколько минут назад спрашивала преподавателя, рифмуется ли Аквинея с гонореей.
— Вообще-то, мне туда, — говорю я.
Джордан с прищуром смотрит на библиотеку.
— Сейчас? Зачем?
— Хочу почитать про чероки.
— Придуриваешься!
— Привет!
Мохини уклоняется от чьего-то рюкзака и протискивается мимо Джордан, которая тут же хватает ее за плечи и кричит:
— Хини! Выкладывай, что знаешь об индейцах чероки, живо!
— Чероки живут преимущественно в штате Оклахома. В свое время они перебрались на запад, и этот тяжелый путь был назван «Тропой слез». Еще они плетут корзины, — говорит Мохини без запинки, как человек, давно смирившийся с ролью кладезя информации из самых разных областей знаний.
Джордан торжествующе улыбается.
— А зачем тебе это? — спрашивает Мохини.
— Эмили нужно притворяться индианкой для «Франклин Парклин».
Мохини меряет меня взглядом, какой у нее бывает всякий раз, когда я говорю о Луи или Байроне: мол, странные вы люди.
— Прости, но… им нужна модель, так? Они что, будут тебя экзаменовать по истории твоего этноса?
Я хихикаю:
— Вряд ли.
Джордан берет нас под руки.
— Тогда пошли, перекусим!
— Эмили? Тебя вызывают.
В 16.10 я следую за женщиной по имени Энн в глубь здания «Софер Фитцджеральд», нового и очень крутого рекламного агентства у Юнион-сквер, которое занимается самой актуальной рекламой обуви, пива и машин. После нескольких кружений, поворотов и двойных дверей Энн останавливается, улыбается и говорит:
— Мы пришли. Готова?
— Готова, — отвечаю я.
Видно, неубедительно, потому что Энн пожимает мне локоть:
— Ты выглядишь прекрасно!
— Спасибо, — отвечаю я с благодарностью.
Едва я устроилась в «Шик», Байрон внушил мне, что я одевалась на собеседования совсем неправильно. «Ты как будто слишком стараешься — этого не нужно! — учил меня он. — А надо просто выглядеть хорошо! Неформально, но хорошо». Я так и не поняла, что он этим хочет сказать, и просто начала ходить в черном, как сейчас. Правда, сегодня Пикси настояла, чтобы я добавила пояс из бисера: мол, «индейцы любят яркое».
— Хорошо, пошли.
Почти все собеседования проводятся с фотографом, или с представителями рекламного агентства, или с ассистентом дизайнера. Даже если все проходит удачно, тебя представят максимум двоим-троим людям. Но участие в рекламной кампании — совсем другое. Я понимаю это, когда Энн открывает последние двери и заходит в небольшой конференц-зал, где за овальным стеклянным столиком сидит как минимум девять человек.
Я иду за ней по пятам. Во всю стену висит огромная доска с фотографиями индейцев в боевой раскраске, лоскутками ковров навахо и перьями. Несмотря на огромные окна, откуда открывается впечатляющий вид на центр города, зал кажется каким-то тесным.
