– Грязные? – переспросил Венсан.
– Бросьте, мсье Кара. Все знают, чем вы занимаетесь.
– Деньги, которые я вам предлагаю, достались мне в наследство.
– Эти деньги – плод ваших нечистых делишек. Вы делаете свой капитал на всем, на чем только возможно его сделать, не гнушаясь ничем.
– Я не понимаю… – Венсан поднялся, испытывая неприятное беспокойство.
– Вы все понимаете! И у вас хватило наглости явиться сюда…
Венсан провел рукой по волосам, остановившись у стены.
– Те деньги, которые я вам предлагал… – попробовал продолжить он.
– Мне не нужны ваши деньги! Вы не поняли? Ни мне, ни Третьему рейху.
Венсан бросил на него беглый взгляд. Такой неуязвимый. Такой непробиваемый. Ева была права.
– И Мсье Кара, вам следует довольствоваться тем, что вы все еще спокойно гуляете на свободе.
На этот раз Венсан посмотрел на него резко, взгляд остановился. Он был настолько изумлен, что этим взглядом мог выдать ненависть, но быстро взял себя в руки.
– Ваши делишки начинают мозолить глаза многим важным людям. И прошу вас, не думайте, что ваши деньги могут вас спасти.
* * *
Венсан толкнул незапертую дверь квартиры Евы. Она открылась, и он ступил в неосвещенную комнату, в которую едва-едва пробивался тусклый свет через зашторенные окна. Ева медленно поднялась с кресла, увидев его. Ее глаза с мольбой смотрели на него. Венсан покачал головой.
– Прости.
Ком застыл в горле Евы. Венсан сделал шаг к ней, но она остановила его жестом.
– Я хочу побыть одна.
Венсан вышел, осторожно затворив за собой дверь.
* * *
Эшелон отправлялся только вечером. За два часа до отправления все двери тесных вагонов были раскрыты, людей выпустили на узкую площадь под острые лучи садящегося солнца. Несколько солдат быстрым чеканным шагом шли мимо перепуганной толпы.
– Эдит Михельсон! Кто здесь Эдит Михельсон?
Девочка, вздрогнув, сделала неуверенный шаг вперед. Кормилица попыталась удержать ее за плечо, зажимая второй рукой рот. Но ее жест не остался незамеченным.
– Выйди из строя, – приказал ей солдат. – Да, ты.
Женщина неуверенно вышла вперед, придерживая за плечи девочку, ее руки начали дрожать, а влажные глаза заблестели от страха. К ней медленно приблизился Эрвин фон Беерхгоф.
– Твоя дочь? – холодно спросил он.
– Да, – пролепетала бедная женщина еле слышно.
– Лжешь!
И сильный удар по лицу в одно мгновение свалил ее с ног.
* * *
На улице стемнело, а в квартире Евы так и не зажегся свет.
Она сидела в полудреме в кресле, стараясь забыться, иногда ей даже удавалось проваливаться в бесчувственный туман, свободный от мыслей, воспоминаний. Это приносило облегчение.
Раздался стук в дверь – два тяжелых уверенных удара. А после небольшой паузы прозвучал голос:
– Ева, откройте, я знаю, что вы дома.
Голос, от которого Ева вздрогнула, и мурашки побежали по коже. Повинуясь какой-то неведомой силе, она поднялась с кресла и направилась к двери. Тихо отворила ее, хотя она не была заперта, и поздний гость смог бы сам открыть ее.
На пороге стоял Эрвин фон Беерхгоф. Как всегда невозмутимый, со стальным непроницаемым взглядом. За плечо жестко, словно клещами, он держал маленькую хрупкую девочку лет 10–11.
– Эдит!
Ева бросилась на колени, заключая растерянного ребенка в непривычные объятия, и слезы полились из ее глаз. Она не могла опомниться от внезапно свалившегося на нее горького счастья. А потом будто очнулась, медленно поднялась, выпрямилась и совершенно серьезно посмотрела ему в глаза. Без благодарности, без укора, ожидая, чего он потребует от нее взамен за свой щедрый дар.
– Я хочу, чтобы вы знали, это не я стрелял сегодня.
Ева молча приняла его информацию. Беерхгоф огляделся. Увидев открытую дверь в комнату, он снова взял девочку за плечо и подвел туда.
– Посиди тут, – и закрыл дверь.
А после приблизился к Еве, разглядывая ее красивое лицо.
– А раньше в кабаке вы на меня так не смотрели, – полушепотом заметила Ева.
Беерхгоф провел ладонью по ее волосам и щеке. Она медленно начала расстегивать пуговицы на блузке.
Он смотрел на ее тонкие пальцы, цепляющие десяток мелких пуговок одну за другой, на высокий склоненный лоб.
А потом вдруг резко схватил ее за плечи, одним движением разорвал ткань блузки и жестко толкнул на диван.
* * *
Когда Беерхгоф вернулся к себе на квартиру этой ночью, на тумбочке в прихожей его ждал очередной белый конверт с весточкой из дома. Беерхгоф взял конверт в руки, прошел в спальню, зажег свет и, не раздеваясь, лег на кровать, продолжая вертеть его в руках.
На листке бумаги, измаранном пятнами от высохших слез, тем же каллиграфическим почерком жена умоляла его сделать хоть что-то, ведь Густаву становилось все хуже и хуже, астма обострилась, раны не заживали. Но что он мог, находясь за сотни километров? В штаб командования он уже писал несколько дней назад. Ответа не было…
* * *
Ева неуверенно обнимала Эдит за плечи, девочка вся сжалась. Венсан собрал бумаги и немного вещей.
– Мой человек помогает делать пропуска для еврейских беженцев, датированные ранее, чтобы у них был шанс перебраться в Швейцарию. Он нам поможет, – заверил Венсан.
Никто не ответил.
– Пошли.
Венсан оберегающе обнял Еву за талию, направляя к двери, но она так отчужденно и черство посмотрела на него, что он машинально отнял руку.
Они ушли. Ксавье и Соланж еще сидели молча какое-то время. В этот миг она его совсем не боялась. Соланж настолько пронзительно чувствовала ужас происходящего, что всякие прошлые чувства потеряли значение.
– Они убивают все вокруг, – сказал Ксавье тихо, отвлекая ее от мыслей, возвращая в момент реальности, напоминая о своем присутствии.
– Даже не представляю, что она сейчас чувствует, – сказала Соланж.
– Она ничего не чувствует.
Соланж взглянула на него резко и укоризненно.
– Как ты можешь…
– Она бежит от чувств.
– Ты… – она не могла выговорить.
А он зажал виски ладонями, опустил голову и стал неожиданно слаб. Соланж вдруг увидела в нем ребенка, совсем еще юного парня, который столько успел выстрадать.
В эти минуты Соланж совсем забыла об убийстве, о жестокости этого чужого юноши… Чужого? А кто для нее был ближе этих людей?
