Книга Оранжевая рубашка смертника - Сергей Зверев

Провинция Хама

Котов пришел в себя от головной боли. Ломило лицо, где-то, прямо в середину лба, будто вбили раскаленный гвоздь. А вот своего тела он не чувствовал. Почему-то сразу в сознании всплыла книга «Голова профессора Доуэля». Отрезанная голова на столике, живет автономно от тела. Котов напрягся, шевельнул плечами и понял, что это удается, значит, и плечи, и руки, и ноги на месте. Чушь какая в голову лезет, подумал он.

Разлепить глаза оказалось еще сложнее. Настолько, что капитан в голос застонал. Что-то изменилось вокруг. Какое-то шевеление, потом на лицо вдруг опустилась прохлада, оно перестало гореть, и, наконец, удалось открыть глаза. Серый потолок, серые стены. Комната какая-то. Лицо человека. Незнакомый, давно не бритый. Человек поднял руку, и на лицо полилась прохладная вода. Головная боль сразу отошла, запрятавшись где-то глубоко.

– Как вы себя чувствуете? – спросил человек почему-то по-английски. Его голос звучал издалека, хотя он сидел совсем рядом.

Котов хотел ответить, что чувствует себя хреново, но не помнил, как это перевести на английский язык, и прошептал:

– I feel bad[9].

Человек поднес к губам Котова кружку и приподнял ему голову. Губ коснулась живительная влага, она стекала по подбородку, по груди, и он хватал ее воспаленными губами и глотал, глотал, понимая, что делать этого не следует, что сейчас он нальет себе в желудок уйму холодной воды и ему станет еще хуже, может даже начаться рвота. Набрав в рот воды, Котов отстранился и отрицательно покачал головой. Он держал во рту воду, стараясь увлажнить слизистую оболочку, освежить и размягчить гортань, забитую, наверное, пылью.

– Простите, я не могу развязать вам руки, – снова по-английски сказал мужчина. – Нас могут за это убить.

Он подозвал кого-то еще, кажется, по-арабски. Две пары рук подняли Котова и усадили у стены. Сразу стало легче. Теперь капитан рассмотрел помещение. Это была самая настоящая тюремная камера, только не было тут нар, а была на полу просто куча драных и неимоверно грязных ватных матрацев. В углу, как и положено, унитаз и железная раковина с одиноким краном. Справа – железная решетка от пола до потолка из толстых прутьев с хлопьями отстающей масляной краски. За решеткой был коридор, но куда он вел и что было за ним, Котов не видел. Слева, на высоте около двух метров, окно, забранное сеткой и толстой решеткой.

Мужчина с лицом европейца был одет в брюки и рубашку, изодранную до предела. Из брюк торчали грязные босые ноги. Но глаза у этого человека светились энергией и умом. Второй был сирийцем. Он вернулся в угол на свой матрац и сидел там, подперев нечесаную голову кулаком и тупо глядя в пол перед собой. Картина была безрадостной.

– Ну, теперь вам легче? – спросил мужчина. – Вы, наверное, военный? Француз, русский, украинец?

– А тут есть украинцы? – удивился Котов.

– На стороне вооруженной оппозиции не воюют разве что только инопланетяне, и то я не уверен. Хотя тогда бы вас сюда не бросили. Может, провинились в чем-то?

– Вы – журналист! – рассмеялся одними губами Котов, старательно прислушиваясь к звукам снаружи и пытаясь понять, где же он находится.

– О-о, вы проницательны! – вскинул брови мужчина. – Не думаю, что меня можно узнать в таком виде, хотя я много раз давал интервью по телевидению и делал репортажи. Метью Кларк, британский ежедневник «Индепендент»[10]. К вашим услугам.

– А не ваше ли издание искало российские наземные войска на севере Латакии? – спросил Котов.

– Точно, – обрадовался журналист. – Приятно, черт подери, когда публика тебя знает. Боюсь, мне теперь предстоит поплатиться за то, что мы ваших войск там не нашли, зато написали о патриотизме и высоком боевом и моральном духе частей Асада…

– Ваших? – с иронией перебил Котов.

– Да перестаньте, – махнул рукой Кларк. – Вы же русский. Я это даже по акценту понял.

– Ну а как вы сюда попали, мистер Кларк? Сепаратисты не простили вам статьи о том, что в Сирии нет российских наземных войск? Или о высоком боевом духе правительственных войск?

– Нет, нас захватили неподалеку в Латакии, – вздохнул журналист, – когда боевики отбили стратегически важную высоту у правительственных войск. Я немного опоздал, они подбили машину, и бежать мне было уже некуда. А вы? Вы как тут очутились?

– Слушайте, Кларк, вы ведь журналист?

– Да, и что?

– Вы человек с широким кругозором и, наверное, не первый день работаете в горячих точках на планете?

– Да, это так.

– Понимаете… – Котов помолчал немного и снова заговорил: – Вы только постарайтесь меня понять. Я мог бы вам и не доверять, ведь вижу вас впервые, но дело не в этом. Если я начну рассказывать, то поставлю под удар жизни других людей. И своих товарищей, и сирийцев. Большой ущерб могу нанести сирийскому правительству.

– Но вы все же русский?

– Да, русский.

– Ну, – улыбнувшись, сокрушенно покачал головой журналист, – я готов пожать вам руку, но боюсь, что за попытку развязать вас могу поплатиться жизнью. Хотя нас, наверное, и так скоро убьют.

– Где мы находимся?

– Представления не имею, – пожал плечами Кларк. – Везли меня не очень долго и не очень быстро. Думаю, что километров пятьдесят, может, сто. И думаю, что в глубь страны. Видите ли, у меня на голове был мешок. А это, – обвел он взглядом помещение, – их типичная тюрьма, еще с довоенного времени. А раз тюрьма, значит, городок не маленький.

– А если это полицейский участок?

– Возможно, – подумав, признал англичанин. – Тогда это может быть совсем небольшой населенный пункт.

– А это кто? – кивнул на сирийца в углу Котов.

– Этот уже сидел тут, когда меня привезли. На мои вопросы он не отвечает, сам не расспрашивает. Так что я о нем ничего не знаю.