Видя, что подруга отрицательно качает головой, Мануэлла воскликнула:
— Пожалуйста, Сели, мне будет очень приятно таким пустяком выразить тебе хоть часть моей огромной признательности! Ты даже не представляешь, как много это для меня значит!
— Мамочка, ну, бери же! А то вдруг тетя Ману передумает! — толкнула ее под руку Баббетт, которая как завороженная глядела на сверкающие камешки. — И мне потом дашь поносить!
Селия с улыбкой посмотрела на дочку, затем на взволнованную подругу, медленно подошла к зеркалу и надела серьги и кольцо. Минуту постояла, любуясь своим отражением, потом бросилась к Мануэлле и крепко-крепко обняла ее.
— Спасибо тебе, дорогая. Боюсь, я пока не очень-то понимаю, о чем ты говоришь, но, надеюсь, что ты когда-нибудь мне все растолкуешь. Знаешь, я даже мечтать не смела, что смогу носить украшения, сделанные самой Мануэллой Стреджент! Мне… мне трудно даже передать, как я…
— Не говори ничего. Надеюсь, они принесут тебе счастье и ты встретишь мужчину своей мечты!.. Баббетт, — обратилась она к девочке, — смотри, кажется, твоя мама собралась плакать. Не разрешай ей этого!
Мануэлла возвращалась домой, и душа ее пела от счастья. Ей удалось, удалось! Теперь она может полететь в Барселону и показать Джералду, чего ей удалось достичь. Это будет ее подарком ему, заверением, что весь этот месяц она думала о нем и только о нем, и работала, чтобы прервать тягостную для нее разлуку. Ведь дома лежал другой комплект, похожий на тот, что она только что подарила Селии, только дополненный браслетом и колье. Это ее любовная песнь, признание в любви…
Она сделала гарнитур по своему эскизу, и, тем не менее, украшения чем-то неуловимо напоминали лучшие творения деда из серии «Золотая орхидея». Один такой гарнитур и сейчас еще находился в семействе арабского шейха, а второй недавно продали на аукционе «Сотбис» за четыреста девяносто тысяч долларов… Она вздохнула: вот если бы у нее были такие деньги, чтобы выкупить его в память о деде…
Мануэлла подъехала к дому, когда на землю уже опустились сумерки, и вышла из машины. Непроизвольно подняла глаза… и увидела свет в окнах второго этажа. Сердце ее замерло от испуга. Что это? Воры? Но свет горит не в окнах мастерской, а в жилой части дома, к тому же это не тоненький луч фонарика, с которым грабители ходят на дело, нет, это включены торшеры в гостиной. Неужели она так увлеклась, заканчивая гарнитур, что забыла выключить их вечером, когда просто валилась с ног от усталости, а утром, при свете дня, просто их не заметила? Вполне возможно, учитывая ее одержимость работой и желание поскорее покончить с ненавистной разлукой с Джералдом.
Немного успокоенная, она открыла дверь, тихо поднялась на второй этаж и замерла, ощутив непривычный аромат. Бесшумно, на цыпочках прокралась по коридору по направлению к освещенной гостиной и заглянула туда… Вся комната была уставлена огромными букетами роз — белых, алых, желтых, розовых. Они стояли в вазах, стеклянных банках, словом, в любых емкостях, которые были пригодны для этой цели. А в кресле, ее любимом кресле сидел… О Господи!
Мануэлла взвизгнула и кинулась к нему.
— Джералд! Джералд!
Он заключил ее в объятия, уткнулся носом в черные волосы и замер, не произнося ни слова. Потом поднял голову, заглянул в сияющие глаза Мануэллы и припал к ее приоткрытым губам. Поцелуй длился бесконечно долго, но кончился, увы, так скоро…
— О, Мануэлла, — внезапно охрипшим голосом прошептал Джералд. — Надеюсь, ты простишь мое вторжение. Я не мог больше терпеть. Ты даже не представляешь, что со мной творилось!.. Я устал уговаривать себя быть мужественным и стойко терпеть разлуку.
— Джералд, любимый мой, — еле слышно прошептала она, и их губы снова слились в упоительном поцелуе…
Спустя два часа, когда первая страсть была утолена, Мануэлла вдруг вспомнила.
— Я ведь собиралась завтра лететь в Барселону, — призналась она и вскочила с кровати. — Подожди немного, я сейчас. — Через несколько минут Мануэлла вернулась и протянула ему футляр. — Это то, что я собиралась везти тебе. Я назвала его «Каприз Фортуны», учитывая, сколько нам пришлось пережить, для того чтобы прийти к согласию. — Джералд заглянул внутрь, усмехнулся, притянул ее к себе и нежно-нежно поцеловал. — Тебе что, не нравится? — спросила она, удивленная его усмешкой. — Я считала, что это то, чего ты хотел… Основа новой коллекции «Дома» на базе идей лучшего гарнитура из серии «Золотая орхидея». И стоит недорого…
— Нравится, дорогая моя, очень нравится, — заверил ее Джералд. — Просто твой выбор образца лишний раз убедил меня, что у нас с тобой все обязательно получится. Это судьба, Мануэлла, поверь мне. Мы с тобой предназначены друг для друга. Фортуна улыбается нам…
— Что ты имеешь в виду? Не понимаю…
Теперь уже он покинул спальню и вернулся с другим футляром. Сел рядом с ней на кровать и сказал:
— Открой и все поймешь.
Мануэлла щелкнула скрытым замком, подняла крышку, и…
На черном бархате лежал, сверкая и переливаясь, гарнитур ее деда, недавно проданный на аукционе «Сотбис» за четыреста девяносто тысяч долларов. Тот самый, который она мысленно представляла, когда работала над последними своими произведениями.
Она сидела и смотрела. Говорили только ее глаза…
Джералд достал кольцо и осторожно надел ей на палец.
— Я прошу тебя, Мануэлла Стреджент, оказать мне честь и стать моей женой. Прими это в качестве свадебного подарка.
— О, Джералд, — прошептала Мануэлла, — ты прав, это судьба.
— Значит, ты согласна?
— А ты сомневался? Конечно, согласна. Я так люблю тебя, Джералд, так люблю! — Ее глаза сияли от счастья, как бриллианты кольца.
— У меня есть еще подарок нам обоим. Я купил тот дом, в котором мы с тобой первый раз любили друг друга. Решил, что это прекрасное место для наших будущих детей. — Мануэлла ничего не ответила, и он немного встревоженно спросил: — Ну, что скажешь?
Она улыбнулась ему загадочной улыбкой Моны Лизы, потом медленно произнесла:
— Что тут можно сказать? Пожалуй, только то, что через восемь месяцев ты сможешь узнать мнение первого из них…
