Жоам добавил, что он сделал бы с тем человеком, который сжег его друга. Меня слегка передернуло. Жаконя-Жак обнаружил тем временем, что я связан, и выразил по этому поводу негодование. Жоам усмехнулся:
— Почти уверен, что вы, ваше высочество, к этому непричастны. Сейчас посмотрим, что привезли сюда, и увидим, стоит ли вам верить…
Солдат тем временем покинул палатку, но тут же вернулся, таща то самое орудие с четырехгранным клинком на одном конце, и с кельтским крестом — на другом. На словах добавил еще что-то.
— Оружие — это хорошо… А вот, кстати, и этот самый скипетр, о котором я несколько минут назад говорил. И что осталось от леопарда, расстрелянного из автомата, тоже там нашли… Ну, вот, теперь все будут знать, что новоявленный принц держал этот жезл при себе… Впрочем, теперь очень похоже, что вы говорите правду. Да и зачем вам врать, верно?
Жоам приблизился ко мне и развязал веревки. Жак выразил полное согласие.
— Все это было излишне, — сказал я, пытаясь сесть. — Я никуда бы не убежал…
— А если бы тебя пришлось допрашивать? — деловым тоном спросил Жоам. — Ничего, что я обращаюсь к тебе без титулов?
— Да ладно… Я ведь уже говорил, что мне только одно надо.
— Но это пока действительно невозможно, — произнес Алварес. — У нас спутаны все карты. Мне неизвестны ни позывные, ни частоты, на которых можно связаться с наемниками. Парень, заваривший всю эту кашу и владевший всей информацией, мертв… Самолет разбился, обещанный вертолет так и не подогнали. Кроме одного джипа с запасом топлива на пятьдесят километров, транспорта никакого у нас нет. А до Рузданы — триста километров, плюс переход через устье Конго и две границы… Дата штурма — тоже вопрос. У меня всего сорок шесть человек, и хорошо, если до Рузданы мы дойдем без приключений… Вот теперь и думай, какие у тебя перспективы…
Я задумался. Перспективы, если Жоам не врет, действительно, никакие.
— Сигареты не найдется? — спросил я.
Алварес вынул сигару из своей сумки, напоминающей офицерский планшет.
— Кури. Но имей в виду, что больше не дам. У самого две остались. Так что попробуй растянуть ее до того момента, когда дойдешь до Рузданы… Если дойдешь, конечно.
Я был уверен, что Жоам не пугает меня специально. Просто он говорил сейчас то, что думает. А думать он мог о том, что европеец, сроду не совершавший переходов по джунглям, да еще подхвативший малярию, вряд ли сможет прошагать такое расстояние по джунглям Северной Анголы. Я вряд ли мог с ним поспорить, несмотря даже на то, что совершил уже три пеших перехода общей протяженностью более ста километров… С ночевками в кабине трактора и (кроме первого случая) по знакомой дороге. А тут — втрое больше, и каждый шаг грозит неведомой опасностью…
Прикурив сигару, я устроился поудобнее (Жак к этому моменту тоже забрался в гамак) и стал наблюдать за тем, как главарь боевиков допрашивает своего потенциального сюзерена. Взяв в руки жезл, он отбросил всякие титулы и принялся общаться с несостоявшимся королем Контвигии в весьма доверительном тоне:
— Скажи-ка мне, уважаемый, это ведь не золото?
— Во всяком случае, не чистое. Это бронза, но с небольшим добавлением золота. Да и камни не самые дорогие. Хотя, наверное, тянет на тысяч пять, может, чуть больше… Но ее нельзя продавать — это символ власти Контвигии… Вполне возможно, что этот жезл держала в руках королева Отанга.
— Охотно верю… Как эта штука здесь оказалась?
— Спроси Маскаева, это он привез…
— Я знаю, откуда он привез. Эта штука лежала в ящиках с советским оружием.
— Сначала ее вывез в США мой дед. Отец хотел ее продать, но дед запретил. Теперь я привез ее обратно. А чтобы не показывать по дороге всякому сброду, мы спрятали ее в один из ящиков.
— Как правильно называется эта палочка?
— Угонка, — неохотно ответил Майк.
— Когда я жил в Москве, — задумчиво проговорил Алварес, — тамошние охотники называли «угонкой» травлю зайцев. Была еще «противоугонка», но это уже из другой оперы… На каком языке ты говоришь?
— Поясняю: «угонка» — это на каком-то из наречий банту значит «ключ к жизни и смерти». Символ королевской власти… Послушай, Жоам, может есть смысл перейти на английский или португальский…
— Знаю я твой португальский, — скептически произнес Жоам. — Ни черта не понял. А ты не понимаешь мой английский — «америкэн» от «африкэн» отличаются здорово — я же вижу это. Ничего, пусть Андрей слушает, он уже глубоко влез в наши дела, и еще неизвестно, чем все закончится. Тем более, он, в отличие от тебя, почти не врет. А ты совсем заврался.
Майк дернулся всем телом. Но связан он был на совесть — куда серьезнее, чем я.
— Я же не виноват, черт возьми, в том, что Кейдж сумел раздобыть такой дрянной самолет! — зло сказал он.
— Верю. Но я уже два раза задавал вопрос, на который так и не получил внятного ответа, а теперь спрошу в третий раз — зачем тебе понадобилось стрелять в Маскаева?
— Черт… Откуда я знал, что это именно Маскаев?
— Это не ответ. Если бы мы увидели любого вооруженного деятеля в лесу, нам надо было просто прижать его к земле, обезоружить, а потом допросить. Ты же начал палить прицельно, а значит, хотел убить Маскаева… Уж поверь старому вояке, я знаю, как стреляют, когда хотят убить. Ведь ты же не мог знать ни о когтях леопарда, ни о прочих делах… Ты увидел человека в желтой куртке и начал палить в него, как сумасшедший!
— Послушай. Я не мог знать, кто этот человек, — быстро заговорил Майк. — Самолет разбился вдребезги. Командир бросил Маскаева в двухстах километрах отсюда, на том самом аэродроме. Я спасся просто чудом — ты же сам вытаскивал меня из болота!
— Ну, да… Там еще крокодилы как раз подошли — их очень заинтересовало, кто это там с неба прилетел их кормить… Но зачем ты стал стрелять на поражение, Майк?
— Не знаю… Может, нервы не выдержали… Черт возьми, Жоам, но я же никакой не солдат! Я простой американский техник, и я порой думаю — будь проклят тот день, когда я разоткровенничался перед этим безумным Кейджем!
Жоам замолчал — видно, обдумывал, стоит ли верить словам Майка. Я полагал, что не стоит. Не тот он человек, чтобы нервничать таким образом. Не самый приятный тип, да, я согласен. Меня он с трудом терпит, это тоже так. Но взять и пристрелить как собаку? В это мне тоже слабо верилось.
— Не убедил ты меня, твое величество, — произнес Алварес. — Теперь разберем вранье номер два: по твоим словам, экипаж убедился в том, что Маскаев мертв, и потому поднялся в воздух. На деле же получается, что Маскаев жив, хотя и не совсем здоров, при этом он очень сердит на вас за то, что вы его бросили на аэродроме. Как это понимать?
— Дэйв скомандовал взлет, — глухо произнес Майк. — Кейдж не стал возражать. И без того было ясно, что на аэродроме похозяйничали посторонние — а наша задача заключалась в том, чтобы забрать вас здесь, в Тонга-Со.
