В 1921 году юная провинциалка приехала в Париж, где продолжила учиться музыке под непосредственным руководством Альфреда Корто и Нади Буланже. В 1924 году на TSF она открыла для себя популярную музыку. «Я любила джаз, танцевальные напевы, – скажет она, – но ничего не знала о популярной песне. Я начала писать, потому что страдала от неразделенной любви к другу семьи». В 1931 году Маргерит впервые столкнулась с неизведанным миром и сочинила первую песню «Ah! Les mots d’amour» («Ах! Слова любви»), миленький вальс, который исполнила Джейн Марни, затем написала композицию «Viens dans mes bras» («Приди в мои объятья»), которую спела Люсьен Бойер. Сотрудничество с Пиаф началось в 1936 году, причем началось с «похищения». У одного музыкального издателя Малышка, которая в ту пору искала, чем бы расширить свой репертуар, услышала песню «L’Étranger», созданную Маргерит для Аннетт Дажон, тогда очень популярной певицы. Очарованная мелодией, Эдит тут же попросила отдать ей песню, которая отнюдь ей не предназначалась. Она выучила ее наизусть и вечером исполнила в «Жерни’с» – раньше, чем это сделал кто-нибудь еще.
В том же году Маргерит Монно написала музыку к стихотворению Раймона Ассо «Mon légionnaire». С 1937 по 1939 год она вместе с этим поэтом-песенником напишет целую серию песен: ««Je n’en connais la fin», «Le Petit Monsieur triste» и т. д. Симон Берто расскажет, как работали композитор, поэт и исполнительница: «Эдит читала текст. Она читала его, как будто бы уже пела; Маргерит мечтала, Раймон слушал… Пока не появлялась музыка, он не был уверен в своей песне. После окончания чтения Маргерит говорила: “Ах! Дети мои…” Это должно было означать, что пока у нее ничего не складывается. Затем она слушала слова еще раз, и дело сдвигалось с мертвой точки: “Мне кажется, я что-то ухватила”. Маргерит садилась за пианино и играла. Она находилась в каком-то своем мире. Мире, который никогда не покидала»[98].
Начиная с 1940-х годов Ассо пропал из поля зрения Пиаф, а Маргерит продолжила работать с певицей и ее многочисленными авторами. Все они вдохновлялись выдающимся талантом композитора. «Авторы охотно доверяли ей свои стихи, – скажет Анри Конте, – она трогала их своей возвышенной музыкой, которая делала слова живыми»[99].
«Маргерит была великой артисткой, – добавляет Мишель Санли, автор песни «Amants d’un jour». – Она умела соединять классику и популярную песню. В ее композициях никогда не было вульгарности, никакой вычурности, никаких реминесценций… Ее музыкальные произведения отличались особой мощью, внутренней силой, было в них что-то мужское. И в то же время в них присутствовала удивительная невинность, та невинность, что присуща детству, насколько невинным может быть детство… Невинность, которая делает произведение вечным, погружает вас в состояние блаженства, в котором все ноты словно изобретаются заново»[100].
«Маргерит была гигантом в музыке, – дает свою оценку творчеству Монно Жорж Мустаки. – Легендарный композитор, который каждый раз умел найти “золотое сечение” между мелодией, атмосферой и в то же время простотой песни. Ее талант я бы сравнил с талантом Курта Вайля… Это была скромная светящаяся женщина, немного запуганная, потому что Пиаф всегда хотела быть “на первых ролях”, а Маргерит скрепя сердце уступала славу подруге»[101].
Все единодушно находили, что Маргерит Монно обладала какой-то «лунной внешностью», она резко контрастировала с земной Пиаф. «Гитт была бабочкой, – утверждает Филипп-Жерар. – Восхитительной, чудесной. Она вечно все теряла. Однажды она пришла к Пиаф и сказала: “Я написала для тебя песню”. Три ноты на клочке бумаги. Маргарит принялась рыться в сумочке, в карманах, но не смогла найти листок. В конечном итоге она обнаружила его в перчатке. Она положила крошечный квадратик бумаги на пульт пианино и начала петь фантастическую песню… При первом знакомстве Маргерит могла показаться более легкомысленной, чем Эдит, не такой глубокой. Но они были очень похожи: обе чувственные, восторженные».
Об этой врожденной чувствительности, хрупкости инопланетянки рассказывает и Шарль Азнавур; вот как он вспоминает свою первую встречу с композитором: «Маргерит сидела на самом краешке стула, что-то очень быстро говорила и размахивала руками, постоянно теряя равновесие. Она была такой подвижной, пронзительный голос, но этот взгляд, преисполненный незабываемой мягкости и в то же время удивительной грации, он тронул меня до глубины души»[102].
Эту почти нереальную эфемерность Монно отмечает и Клод Нугаро. «Это случилось в 1957 году, – вспоминает он. – Я приехал из моей далекой Тулузы. (…) Оказавшись в Париже, я написал два текста, “Méphisto” и “Les Sentiers de la guerre” (“Военные тропы”), которые тут же послал ей… Три дня спустя в телефонной трубке раздался ангельский голос, она сказала, чтобы я пришел и послушал музыкальные произведения, которые она сочинила… Дверь открылась, и на лестничную площадку вышла удивительная, полупрозрачная, бледная светловолосая женщина, одетая в черное. Такая загадочная, словно она находилась под действием наркотика. Я снова вижу поскрипывающий пол, ковры и старое пианино «Pleyel» с партитурой Шопена, именно на нем она и сыграла две мелодии. Я очень надеялся, что эти песни споет Пиаф, но “Méphisto” записал муж Маргерит, Поль Пери»[103].
Свадьба Маргерит Монно с Полем Пери, ее вторым мужем, состоялась 11 июля 1950 года. В последующие месяцы композитор написала музыку к «Маленькой Лили». После этого периода напряженной творческой активности Маргарит взяла передышку и почти прекратила писать для Пиаф, что позволило Шарлю Азнавуру стать привилегированным «сотрудником» певицы: почти в каждый диск, записанный в 1951 году, Эдит включает песни французского шансонье.
4 июля Пиаф записала песню «Une enfant» («Ребенок»), историю шестнадцатилетней девочки-подростка, которую нашли мертвой на дороге вследствие несчастной любви. 15 октября Эдит записала еще две песни Азнавура, которые сразу же получили широкую известность: «Plus bleu que tes yeux» («Еще голубее, чем твои глаза») и «Je hais les dimanches» («Я ненавижу воскресенья»). Последнюю композицию также исполняла и Жюльетт Греко, что страшно разозлило Пиаф, которая не любила, когда «ее» авторы работали для других исполнителей.
Именно на этот диск Пиаф записала знаменитую «Padam, padam», музыку для которой десятью годами ранее написал Норбер Гланзберг. До сих пор ни один поэт так и не сумел подобрать к мелодии нужных слов. В конце концов это удалось Анри Конте. «Все кому не лень пытались написать текст, даже Трене, – расскажет Конте. – Трене написал: “Ça tourne, ça tourne” (“Это вертится, вертится”), но это вертелось не слишком хорошо. Не хочу прослыть нескромным, но я придумал гениальный ход. Он заключался в том, чтобы найти слова к первым нотам. Получилось “Падам, падам”, а затем все остальное пришло уже само»[104].
