Когда я вернулся домой, дядюшка Гульден сидел за работой. Он обернулся, но ничего не сказал.
— Где же Катрин? — спросил я.
— Она наверху.
Я подумал, что она плачет там. Хотел подняться наверх, но ноги не повиновались, и у меня не хватало мужества. Я рассказал дядюшке о своем посещении тети Гредель. Потом мы сидели, погруженные в свои мысли, и не осмеливаясь взглянуть друг на друга.
Настала ночь. Когда Катрин спустилась, было уже совсем темно. Она накрыла на стол. Потом я взял ее за руку и посадил к себе на колени. Так мы сидели с полчаса.
— Зебеде не придет?
— Нет, его задержали на службе.
— Ну, так давайте ужинать.
Ни у кого не было аппетита. Часов в девять Катрин убрала со стола, и мы разошлись спать. Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Катрин была, как мертвая. Я окликал ее, она ничего не отвечала. Я пошел сказать об этом дядюшке Гульдену. Старик оделся и поднялся к нам. Мы дали Катрин воды с сахаром. Она пришла в себя и встала.
Она опять села мне на колени и стала просить не покидать ее, как будто я уходил по доброй воле. Она была вне себя. Дядюшка хотел пойти за доктором, но я воспротивился. Лишь к утру она немного оправилась. Долго плакала и наконец заснула на моих руках. Я перенес ее на кровать, но не осмелился поцеловать и тихо вышел.
Когда мы спустились, дядюшка Гульден сказал:
— Она спит и ничего не знает… Так лучше… Ты уйдешь пока она спит.
Я благословлял Бога, что Катрин заснула.
Мы сидели, прислушиваясь ко всякому шуму. Наконец барабаны загремели сбор. Дядюшка серьезно посмотрел на меня, и мы встали. Он взял ранец и молча надел мне его на плечи.
— Жозеф, — сказал мне старик, — повидай в Меце начальника арсенала, но не очень рассчитывай на него. Опасность так велика, что Франция нуждается во всех своих сыновьях.
Мы вышли на улицу, и я направился к казарме.
Зебеде показал мне, где находится моя форменная одежда. Я припоминаю еще, что старик Зебеде свернул мое штатское платье и обещал отнести его нашим после ухода батальона.
Батальон прошел по улицам города. За нами бежало несколько мальчишек. Часовые у ворот взяли на-караул.
Мы ступили на дорогу, которая вела к Ватерлоо.
Глава XIV. Письмо не пригодилось
В Саребурге мне довелось ночевать у типографщика Жаренса, который знавал дядюшку Гульдена. Он посадил меня обедать за свой стол. Со мной был и мой новый товарищ Жан Бюш, бедняк, всю жизнь питавшийся одной картошкой. У меня не было аппетита, но зато Бюш обгладывал мясо до кости, и это раздражало меня.
Дядюшка Жаренс хотел меня утешить, но его слова только увеличивали мою печаль.
На следующий день мы дошли до деревни Мезьер, потом до Вика. На пятый день мы стали подходить к Мецу.
Не приходится долго говорить о нашем походе. Солдаты, белые от пыли, с ружьями и ранцами за плечами, болтали, смеялись, заглядывались на крестьянских девушек, смотрели по сторонам и ни о чем не беспокоились. Я шел грустный, вспоминая о доме, о Катрин, о старых друзьях, и все проходило мимо меня, словно тень.
Однако при виде Меца с его высоким собором, старыми домами и сумрачными укреплениями я несколько пришел в себя, вспомнил о начальнике арсенала и ощупал письмо. У меня все-таки была некоторая, хотя и очень маленькая, надежда.
Зебеде более не разговаривал со мной, только изредка он оглядывался и посматривал на меня.
Теперь было не так, как в былые дни: он был уже сержантом, а я простым солдатом. Что вы хотите? Мы, конечно, по-прежнему любили друг друга, но между нами была уже некоторая разница.
Жан Бюш шагал рядом, сгорбившись и ступнями внутрь, как волк. Он мне несколько раз повторил, что обувь только мешает ходить и ее следует надевать лишь на парады. Два месяца бился с ним унтер, но не мог выпрямить ему спину и исправить его косолапость. Тем не менее Бюш вышагивал по-молодецки, ничуть не уставая.
Мы подошли к Мецу около пяти часов. Барабаны забили. Раздалась команда. Мы вступили в город и пошли по узким, грязным улицам, заставленным ветхими домами. Город кишел солдатами.
Нас выстроили на площади перед казармой. Мы думали, что придется переночевать в ней, но нам раздали по двадцать пять су и выдали билеты для постоя. Мы снова пошли вместе с Бюшем. Он не видел раньше никакого другого города, кроме Пфальцбурга.
На нашем билете был указан адрес мясника Элиаса Мейера. Мясник, узнав, что его дом отведен под постой, очень рассердился и встретил нас недружелюбно. Жена мясника — худая, рыжая женщина, стала кричать, что ей каждый день присылают солдат, а к соседям почему-то не посылают, ну и тому подобное. Вскоре появилась дочь хозяина — бледная и черноглазая — и старая служанка.
Служанка отвела нас в амбар. Мы поднялись по скользкой лестнице на чердак, где валялось грязное белье. Мой товарищ был доволен, но я был возмущен. Не будь я в таком отчаянии, я бы нашел сей чердак еще более ужасным. Служанка, указав нам эту дыру, некоторое время постояла на пороге, словно ожидая, что мы ее еще и поблагодарим.
Мы сняли ранцы, а потом спустились вниз, чтобы купить мяса и хлеба. Закупив всего, мы пошли в кухню готовить себе ужин.
Сюда скоро пришел наш хозяин. Узнав, что я часовщик из Пфальцбурга, он немножко смягчился и даже велел служанке дать нам подушку. Дальше этого его заботливость о нас не пошла.
Мы скоро заснули. Я рассчитывал встать рано утром и сбегать в арсенал, но проспал. Товарищ разбудил меня со словами: «Бьют сбор!»
Я прислушался. Да, барабаны уже били. Мы едва успели одеться, запаковать ранцы и сбежать вниз. Когда мы подходили к площади, началась перекличка. После нее к полку подъехало два фургона, и нам раздали по пятьдесят патронов на человека. Я понял, что теперь все пропало. Мне больше не на что было рассчитывать. Мое письмо к начальнику арсенала могло пригодиться лишь после кампании, если мне удастся выбраться из нее живым и придется дослуживать свой срок.
Зебеде издали поглядел на меня, я отвернулся. В это время раздалась команда:
— Налево кругом, марш!
Барабаны гремели. Мы шли в ногу. Мимо проходили дома, крыши, окна, переулки, люди. Мы прошли первый мост, потом подъемный мост. Барабаны умолкли. Мы направились к Тионвилю.
По этой же дороге двигались и другие пешие и конные войска.
В Тионвиле мы пробыли до 8 июня. Здесь мы несколько раз гуляли с Зебеде по окрестностям и вспоминали Катрин, дядюшку Гульдена и других.
Восьмого батальон снова прошел мимо Меца, не заходя в него. Ворота города были закрыты, на укреплениях стояли пушки, как во время войны.
Солдаты говорили:
— Все войска идут к Бельгии… Через месяц произойдут важные события… Император ударит по англичанам и пруссакам.
