Я повернула налево и тут же уткнулась в стену, пошла было назад, но и там оказалась стена. Совсем растерявшись, я снова повернулась и прошла сквозь узенькую дверь, задевая о косяки.
Здесь было просторнее, но темнее. Ладони вспотели, и я вытерла их о штаны. Как же бешено колотилось сердце!
Краем глаза я уловила движение и резко развернулась, занеся «ловилку» над головой, и тут же опустила руку. Передо мной стояли…
Мама с папой. Все в той же одежде, в какой я их и запомнила, уходя: отец в джинсах и свитере, мама в пижаме. Они испуганно жались друг к другу – бескровные лица, огромные глаза.
– Харпер! – вдруг крикнула мама, и я бросилась к ней. Пальцы одеревенели, и я уронила свою «ловилку». Нет, только не родители. Мало мне школы, теперь еще и они. Пусть только эфоры попробуют им что-нибудь сделать!..
Я протянула к ним руку и уперлась в холодную твердь стекла. Зеркало! В смятении я отпрянула, и мама с папой тут же исчезли: на меня вновь смотрело собственное отражение. У меня был такой же бледный, напуганный вид, как и у родителей секунду назад, коса растрепалась… губы приоткрылись от прерывистого дыхания.
Вновь что-то шелохнулась, и я резко обернулась на звук – у противоположной стены стояла Би! В футболке и джинсах, все как положено. Хоть я и просила подругу не встревать, но сейчас была ей несказанно рада.
– Здесь какой-то обман зрения, – поделилась я с ней. – Мерещится всякое…
Не договорив, я сорвалась на крик – какой-то предмет пронзил тело Би под грудью справа. Блеснул металл – и по ее рубашке расплылось алое пятно. Би раскрыла рот в беззвучном крике, как выброшенная на берег рыба.
– Би! – я метнулась к ней и со всей силы ударилась о стекло. Би исчезла, словно и не бывало; на меня опять смотрело мое собственное лицо.
Я металась по кругу, тяжело дыша и дико озираясь: оказалось, что тут не два зеркала, а целая дюжина – все стены были увешаны зеркалами, и кругом в испуге мелькали десятки моих отражений. И вдруг я исчезла. На смену мне из зеркал взирали родители, безмолвно взывая ко мне из пустоты. И вновь появилась Би, пронзенная мечом, и распростертый в луже крови Райан, совсем как Сэйлор в Магнолия-Хаус; бабули таращились пустыми взглядами, как будто лишились разума. И даже Ли-Энн в том самом платье, в каком она была много лет назад, когда мы вместе блуждали в комнате смеха. Бледная, она смотрела на меня и улыбалась, точно живая. Это было больнее всего!
Все те, кто мне близок и дорог, возникали в зеркалах в безумном хороводе отражений, убитые, раненые или насмерть испуганные. Голова пошла кругом. Хотелось закрыть лицо руками и скорчиться на полу. Я приготовилась к драке, но не к такому. Тут вряд ли кто сдюжит – будь ты хоть супермен! Вдруг стало стремительно холодать. Меня била дрожь, и казалось, мой разум сейчас померкнет.
Свет, лившийся из дальнего конца коридора, заставил меня приоткрыть глаза. И вновь явилось кошмарное видение.
Дэвид парил в нескольких футах от меня, хотя я прекрасно понимала, что это очередной фантом. И все же он выглядел очень реалистично. Он смотрел на меня с безразличным выражением, и его пустые глазницы излучали яркий свет.
И вдруг передо мной возникла я. Только одетая по-другому, не как сегодня. На мне было белое платье, такое же, как на Котильоне, но точно не то, сгоревшее. Оно было забрызгано кровью, и, глядя на него, я вспоминала, что Сэйлор больше нет. В ту ночь я спасла Дэвида ценой слишком многих лишений.
Моя зеркальная копия стояла у Дэвида за спиной и плакала. Я тоже заплакала, здесь и сейчас, потому что увидела то, что сжимал в руке мой двойник.
Нож.
Какой-то особый, с блестящим клинком и изысканной резной рукояткой. Это был ритуальный кинжал, особая вещь для особых случаев.
То, что используют только для одного.
Из глаз, губ и с кончиков пальцев Дэвида лился золотистый свет. И я – та, что в зеркале, – подошла к нему и протянула руку к его волосам – тем самым, что он вечно взъерошивал в минуту волнения.
Харпер в зеркале взяла его за волосы – но лишь для того, чтобы оттянуть его голову.
Сверкнул клинок, восхитительно прекрасный в лучах света.
И замер под его подбородком. Я взглянула на своего двойника, и меня будто током шарахнуло, когда мы встретились взглядами. У нее были красные, заплаканные глаза, но она упрямо глядела на меня.
– Выбирай, – проговорила она и молниеносным движением перерезала Дэвиду горло.
Глава 23
Как и в первый раз, дверь сама отворилась, стоило мне шагнуть на порог. Я без колебаний зашла и направилась сразу в его кабинет.
Александр сидел за столом, с разложенной перед ним огромной книгой и дымящейся чашкой чая чуть поодаль. Играла приглушенная музыка, тихий грустный ноктюрн, чем-то напоминавший Шопена. И хотя на часах было начало девятого и в доме он находился один, Александр был при полном параде: элегантный костюм и галстук, завязанный на горле крепким виндзорским узлом.
При моем появлении он поднял взгляд, в котором не отразилось особого удивления.
– Ах, мисс Прайс, – произнес он и кивнул на заварочный чайник, словно бы приглашая к столу. – Насколько я понимаю, вторая стадия периазма прошла успешно. Чаю?
– Он ведь умрет, да? – спросила я, но Александр не ответил. Он моргнул раз, другой, потом сплел на груди пальцы рук. В искусственном свете блеснул бриллиант.
– Ничто не вечно, мисс Прайс, – мягко заметил он. – Я, конечно, наслышан об оскорбительной несостоятельности американских школ, но в вашем возрасте пора бы иметь представление о подобных вещах.
Мне было не до смеха. Я сердито сложила руки и угрюмо на него взглянула.
Вздохнув, Александр откинулся на спинку кресла, и оно жалобно скрипнуло.
– Да, это правда. Срок годности оракулов непродолжителен.
– Я не в этом смысле, – сказала я и опустилась в кресло напротив хозяина. Отчаянно взвыли скрипки, раздражая и без того взведенные нервы. – То есть если он войдет в полную силу, то никогда больше не станет прежним? И оракул будет править навеки, а Дэвид, который мне небезразличен, которого я знаю, он… умрет?
Александр развел руками.
– Боюсь, что так.
Я покачала головой. Мы с Дэвидом, может, уже не встречаемся, но это не значит, что я стану сидеть и ждать, когда он накачается магией по самые уши, а потом преспокойно забуду про него. Я помню мальчишку из пятого класса, белобрысого сорванца с дерзкой улыбочкой, которой он одарил меня, когда я побила его в состязании по орфографии. Помню, как его губы растягивались в кривобокой ухмылке, когда он называл меня «босс». И помню, как он сидел согнувшись над ноутбуком – такой несчастный, что хотелось его приголубить, – и кропал школьную газету.
Помню, как он подошел ко мне через весь зал в ночь Котильона и поцеловал при всех.
