И все же, иногда, будучи в хорошем настроении, он чувствовал легкое презрение к той части своего «я», которая питала подобное пристрастие к порядку. В сущности, ведь он не был таким. В глубине души он был импульсивным, нерасчетливым фантазером, искателем приключений! Да, именно таким он стал ощущать себя после того, как остался один. Впрочем, нельзя сказать, что она совсем оставила его, раз в две недели она педантично являлась, чтобы «побеседовать», ведь они не должны были терять контакта. Пока они просто разъехались, каждый в это время должен был все спокойно обдумать, осознать ситуацию и свое отношение к ней, а потом, возможно, они снова смогут поладить и снова соединиться по истечении года. Такова была идея. Ее идея.
После двух высоких бутылок пива он обычно начинал осознавать, что не любит свою работу почтмейстера. Тогда его отношение к смертельно скучному ритуалу закрывания конторы напоминало ощущение волка, вынужденного скрываться в овечьей шкуре. Он начинал понимать, что его безобидная, жизнерадостная, дурашливая, приветливая до идиотизма манера держаться, его обличие скрывают совсем другое. Он чувствовал, какие силы в нем бушуют, какие соки бродят, какие страсти испепеляют его! Он внушал себе, что теперь ничто или, по крайней мере, никто не сможет помешать ему проявить себя, развернуться. В такие минуты сознание огромных потенциальных возможностей настолько переполняло его, что его охватывал подлинный экстаз. Он опорожнял еще пару бутылок, после чего наступала фаза меланхолии, настроение постепенно падало, оптимизм медленно угасал под натиском здравого смысла, а возможности самореализации отступали на задний план перед осознанными реальными трудностями. Заканчивалось это тем, что он шел в туалет помочиться. Тут он невольно принимался разглядывать свое отражение в зеркале.
После пятой или шестой бутылки его бурные порывы стихали, он смирялся, наступал этап примирения с действительностью, и все его мысли и помыслы сосредоточивались на высказывании Бахе, товарища по университету, саксофониста, весьма преуспевшего в изучении своего профилирующего предмета — психологии. «Тебе, Хагебекк, чтобы преодолеть свой внутренний хаос, совершенно необходимо иметь четкую структуру внешних обстоятельств».
Это шутливое высказывание стало для него девизом. Он подозревал, что в нем содержится откровенная, непререкаемая истина. Смотрите, как он жил: педантичный порядок в конторе и полный беспорядок в собственной квартире. Теперь все это было совершенно ясно. Только это противоречие в его характере могло заставить его связать свою судьбу с женщиной, подобной Соне, и жениться на ней, не закончив университет. Любящая во всем ясность и определенность Соня, которая не имела никакого понятия о занятиях в университете, очень хотела поскорее закрепить, упорядочить их отношения. Хотя житье в двухкомнатной квартирке непосредственно над почтовой конторой, в домике, выходящем прямо на шоссе E-18, само Европейское шоссе, проходящее через Странд, оказалось чересчур уж упорядоченным даже для нее…
Обычно, проведя вечер в уютном кресле, досмотрев до конца телевизионную программу, он спускался вниз, чтобы убедиться, что дверь в контору как следует заперта, а потом полупьяный и смертельно усталый ложился в кровать, которая была узковата для них двоих, хотя занимала почти всю их крохотную спальню, а ведь им потом пришлось поставить туда и детскую кроватку.
Порой ему снилось, как он играет длинную мелодию для кларнета «Blue lady».
Но Отто Хагебекк не был из тех, кто мог позволить воспоминаниям о прошедших неудачах и разочарованиях разрушить радость предвкушения первой субботней бутылки пива. Как всегда, за восемь минут он исполнил свой обычный почтмейстерский ритуал, две минуты ушло на то, чтобы запереть заднюю дверь, подняться по лестнице в квартиру, закрыться, достать из холодильника первую бутылку пива, взять с полки стакан, если было желание пить культурным образом, и погрузиться в кресло. Нельзя сказать, чтобы в комнате было так уж уютно, но, по крайней мере, здесь стало больше места с тех пор, как отсюда уехала жена, забрав с собой все, что считала необходимым для своего нового жилья в Арендале.
Сегодня он решил не пить из стакана. Сегодня он приложил бутылку к губам и осушил ее большими, жадными глотками. Сейчас ему хотелось быть грубоватым и начиная с этого момента катиться по наклонной плоскости, во всяком случае, по-настоящему осознать себя тайным сообщником. Да, тайным сообщником этой девушки.
Он сразу же узнал ее по фотографии в газете. Он всегда читал рубрику «Разыскиваются». У него была великолепная память на лица. Ведь он сидел в почтовом окошке на самой середине знаменитого «Европейского шоссе». У него, можно сказать, как ни у кого другого в целом мире, была возможность узнавать пропавшие личности, тех, кто мгновенно всплывал здесь на поверхность, чтобы потом снова исчезнуть в потоке отдыхающих во время национальной эпидемии летнего отдыха. В период летнего сезона ему доводилось обслуживать до сотни туристов в день, и он обращал внимание на каждого. Это была игра, которая его развлекала. Он всегда узнавал местных жителей, и со всеми был любезным и доброжелательным. Толстяки всегда такие или, во всяком случае, кажутся такими. Он работал именно так. Он был хорошим почтмейстером. При этом, он все время мечтал о том, как бы ему использовать свою профессиональную память: опознать того, кто в розыске, когда тот подойдет к его окошку!
В целом, у него развилось настоящее отвращение ко всей этой курортной суете. У него было хроническое неприятие этой праздной летней жизни. Ведь он-то жил здесь постоянно. Для него все эти популярные места на побережье были просто обычными географическими точками, которые составляли и географию его души, правда, как именно, понять было трудно. Впрочем, ему и не хотелось в это особенно вдумываться. Ему доводилось видеть эти места и в осеннее ненастье, и во время шторма, и в серую зимнюю погоду с ее бесцветным небом, и когда только начинал таять снег в весеннюю распутицу, когда появлялись первые проталины, все это было ему близко. Он отправлялся в дальние прогулки, собирал цветы, поглощал припасенную с собой еду, и это было для него приключением. Он знал этот мир так же хорошо, как свои пять пальцев.
И все же порой его тоже охватывала беспокойная летняя лихорадка. Он ловил себя на мысли, что завидует туристам, хотя прекрасно знал, что все это иллюзия, что у него нет иного выхода, кроме как сидеть в своем почтовом окошке с половины девятого до половины пятого и до часу по субботам, и поэтому у него никогда не будет возможности принять участие в этой бешеной гонке за летним счастьем, которой занимались все вокруг. Сущность этой гонки была ему совершенна ясна, и он не хотел в ней участвовать.
Извечная неудовлетворенность. Тот факт, что кое-кто из этих людей находится в розыске, служил ему утешением. Он мечтал помочь найти кого-то из исчезнувших. Эти мечты приглушали его собственную разочарованность. В то же время, глядя с тоской на этих людей в небрежно накинутых на плечи элегантных блузах для парусного спорта, с их широкими белозубыми улыбками, он начинал фантазировать, углублялся в размышления о темной стороне этой летней жизни: анархии, распущенности, безудержности, отрицания общественной стабильности. Ах, эти три недели в июле, когда вся Норвегия, одержимая единым порывом оказаться в другом месте, отключала телефоны, просила оставлять почту в почтовых конторах, собирала вещи и отправлялась в путь. Начинал царить его Величество Случай. Все захвачены эйфорией беззаботности. Кое-кто очень даже этим пользуется и достаточно откровенно. Кражи со взломом, угон автомобилей, изнасилование, пьянство, скандалы и потасовки. Летняя Норвегия в состоянии хаоса становится настоящим «Эльдорадо» для всевозможных гангстеров. И многие из них рано или поздно оказываются в потоке туристов, текущем через Странде. А здесь сидит он, за своим почтовым прилавком. Он научился прекрасно распознавать их, всех тех, кто играл в какую-то игру, свободно и незаметно орудовал среди всей этой летней суеты и с наслаждением фантазировал на тему о том, каковы были подлинные цели у этих типов, которые делали вид, что увлечены загоранием на пляже да ловлей макрели…
