– Вы говорите и за Бака?
– Бак работает на меня. Он делает то, что я скажу.
– Что ж, это вполне приличное предложение. Можете вы дать мне немного времени на обдумывание? – спросил Тринити.
Виктория недоверчиво посмотрела на него. Она думала, что он будет драться до конца.
– Даю тебе десять минут. Ты отпускаешь Викторию, и мои парни поклянутся, что твоя нога никогда не ступала в «Горную долину».
– Рада, что ты рассудил разумно, – сказала Виктория, когда Тринити приблизился к ней. – У тебя бы все равно ничего не вышло.
Тринити сорвал с шеи платок и сложил его в несколько раз.
– Ты меня еще плохо знаешь. Когда узнаешь получше, поймешь, что я никогда не сдаюсь.
Без всякого предупреждения он ухватил Викторию за щеки и крепко сжал. Ее рот приоткрылся, и прежде чем она успела его закрыть, он затолкал ей в рот сложенный платок.
– Я собираюсь бросить тебя поперек твоей лошади и надеюсь перевалить через хребет до того, как они поймут, что мы исчезли. Когда твой дядя явится поглядеть на нас, он найдет гнездышко пустым.
Тринити взвалил Викторию на плечо. Ее яростное мычание лишь вызвало у него улыбку.
Воздух вырвался из ее груди болезненным выдохом, когда он положил ее на седло. В последующие мучительные минуты она поклялась отомстить ему за каждое мгновение этой пытки.
Она старалась не задохнуться и постепенно теряла сознание.
Они не успели далеко отъехать, когда Виктория услышала крик сзади.
– Они ушли! – Это был голос Бака. – Ублюдок сбежал от нас.
– Проклятие! – выругался Тринити. – Кажется, твой дядя не больше держит свое слово, чем я. Теперь нам нужно отыскать местечко, чтобы затаиться и воевать.
Виктория подумала, что сейчас умрет. Каждое ребро готово было вот-вот сломаться. Она вдруг подумала, что, наверное, кончить жизнь на виселице было бы легче... и наверняка быстрее.
– Этого достаточно, – произнес Тринити несколько минут спустя, и, слава Богу, костоломная тряска прекратилась. Виктория даже не поморщилась, когда ее грубо уронили на землю. После мучительной езды она этого почти не почувствовала. Тринити вынул у нее изо рта платок.
– Тебе понадобится заговорить, а я, возможно, не смогу быть рядом с тобой.
– Что ты собираешься делать? – требовательно спросила Виктория.
– Это зависит от твоего дяди.
– Где он?
– Спускается по тропе прямо за нами.
Тринити поднял ружье и всадил пулю в землю перед копытами лошади Гранта, после чего с удовольствием увидел, как преследователи рассыпались по кустам и подлеску.
– Вы подъехали достаточно близко, Дэвидж. Я не хочу никого начинять свинцом.
– Сдавайся, – раздался ответный крик Гранта, – мы тебя окружим и пристрелим.
– Виктория будет сидеть передо мной.
– Никогда не думал, что ты будешь прятаться за женщину! – крикнул Грант.
– Я собираюсь отвезти Викторию обратно в Техас. И я доберусь туда любым способом... какой подвернется.
Этот первый выстрел был предупреждением. Я – официально присягнувший помощник шерифа в Техасе. Вы нарушите закон, если попытаетесь меня остановить.
– Мы следуем за тобой, Смит. Отпусти мою племянницу.
– Если кто-то намеревается меня преследовать, скажите ему, что я буду стрелять на поражение.
Тринити подошел к Виктории и снял веревку с ее ног.
– Что ты собираешься делать? – Она надеялась, что он не заметит страха в ее глазах. Она знала, что Тринити может быть жестким, но еще не видела его загнанным в угол. Теперь она поняла, почему он никогда не терпел поражений.
– Мы отъезжаем. Тот, кто поедет по нашему следу, рискует жизнью.
– Но они обязательно станут нас преследовать.
– Они будут держаться на расстоянии.
– Как долго?
– Это зависит от того, захотят ли они рискнуть твоей жизнью.
Тринити поднял Викторию в седло и снова связал ей ноги под брюхом лошади. Руки ее он привязал к луке седла.
– Я не хочу, чтобы ты упала. Нам понадобится скакать изо всех сил.
Так начался самый странный день в жизни Виктории. Тринити ехал так, словно они просто путешествовали. Если ей удавалось повернуться в седле, она видела позади группу всадников во главе с дядей. Время от времени они разъезжались веером в поисках второй тропы, но вскоре возвращались на главную.
Никаких выстрелов не было. Виктория поняла, что их и не будет, пока они едут по узкой горной дороге, то есть пока люди ее дяди не могут съехать с нее, чтобы застрелить Тринити. Ведь Виктория все время находилась на линии огня.
Она знала, что Бак и дядя найдут способ ее освободить. Она также знала, что они, по всей вероятности, убьют Тринити. Но едва она признала неизбежность его смерти, как поняла, что не хочет этого.
Но как смогут они освободить ее, не убивая Тринити? Тринити ее не отпустит, пока будет физически способен этому помешать.
Она ехала позади него, уставившись в его спину. Ее привлекала сила его характера.
Она вспомнила время, когда считала Джеба таким, каким должен быть настоящий мужчина. Она мечтала о том, как он будет держать ее в объятиях, целовать, заниматься с ней любовью. Это ее возбуждало, но это были всего лишь грезы юной женщины.
При мысли о Тринити ее даже теперь бросало в жар, несмотря на морозный горный воздух. В ее желаниях уже не было порыва юной девушки, рвущейся навстречу новому интересному опыту. Скорее это было предчувствие того, что если она слишком долго будет рядом с ним, она изменится навсегда.
При этом она вдруг с удивлением осознала, что испытывает еще одно чувство: она огорчалась за Тринити. Его больно ранила какая-то женщина. Вероятно, если бы эта женщина не сломала его, когда он был еще слишком молод и не мог ей противостоять, сейчас он был бы счастливым женатым человеком.
Из-за того, что сделала с ним та женщина, Тринити сам вынес себе суровый приговор. Которого он не заслуживал! Виктория понимала его и сочувствовала. Странно, но то, что он отрицал произошедшее, делало его еще более ей симпатичным, более человечным. Мир видел его беспощадным и непреклонным, не испытывавшим никаких чувств к своим жертвам. Но в душе он страдал.
Неужели боль может сотворить с людьми такое? Может ли подобное превратить ее в женщину, неспособную чувствовать любовь и радость?
Она теперь понимала, что Тринити должен иметь большие резервы сострадания.
Однако пережитая им боль извратила его сострадание, превратила его в жажду мщения. Тринити мог считать, что выполняет свой долг по отношению к обществу, но она знала, что он мстит другим преступникам за ту единственную, которую не может наказать.
