– Извините меня. Я больше не буду. Извините, – твердила я.
Мужчина ничего не отвечал. И тут до меня дошло, что я хочу понести наказание за все, что произошло у нас с его племянником. Может быть, именно поэтому я и пригласила юношу в «Ирис».
Волосы были повсюду: на моих губах, на грудях, даже пристали к волосам на лобке. Я стряхивала их, стряхивала, но все равно была ими усыпана. Его руки и пиджак тоже были все в волосах. За окном был виден только мрак. Дождевые капли катились по оконным стеклам.
Ножницы выпали у него из руки и звякнули о кафельную плитку. Колени его подкосились, переводчик тяжело задышал и закашлялся. Мы долгое время оставались без движения. Мне хотелось прикоснуться к голове и ощупать ее, но не хватило мужества это сделать, а мои руки только дрожали.
Душ был включен на полную силу. Оттуда лился крутой кипяток. Мне было неприятно смотреть на свои волосы. Они прилипали к уголкам кафеля, к мыльнице и смывались в сточное отверстие. Я не могла даже поверить, что еще совсем недавно они росли у меня на голове. Длинные, тонкие и черные, они напоминали червяков-паразитов. Они сцеплялись, шевелились, любым способом пытались найти путь к бегству, но, в конечном счете, обессилев, уплывали. Переводчик повернулся ко мне, чтобы сполоснуть меня водой из душа. Я забилась в самый дальний угол ванной комнаты и опустила голову, но он меня преследовал, держа в руке шланг душа. Я не могла ни открыть глаза, ни подать голос. Кипяток проникал мне в нос, в уши, я уже не могла дышать.
– Ну и как тебе это нравится? Сделаем немножко погорячей.
Он покрутил ручку смесителя. Волосы сбились в комок и забили собой сток. Я перестала дышать и была похожа на утонувшую мышь. С наступлением ночи отключили электричество. Весь свет погас, завывания ветра раздавались все ближе. Признаков того, что дождь ослабевает, не наблюдалось. Мужчина сменил мокрую одежду. В кромешной тьме я не могла рассмотреть, какие на нем теперь были пиджак и галстук. Я по-прежнему оставалась голой.
На письменном столе, на кофейном столике, на обеденном столе – везде стояло по свече. На ужин переводчик приготовил жидкую кашицу оранжевого цвета. Выложил ее в плоскую тарелку, которую поставил на пол. Я встала на четвереньки и, вытягивая шею, вылизывала оттуда содержимое. Сделать это было непросто, каша часто падала у меня изо рта, и оранжевая жижа растекалась по подбородку. Мужчина, не произнося ни слова и даже не выпив стакана воды, молча сидел на диване и наблюдал за мной. Я внимательно осматривала его библиотеку, стараясь делать это так, чтобы он не заметил. Краем глаза я видела в окне свое отражение. Голова, освещенная слабым молочно-белым светом, выглядела одновременно жалкой и смешной. Словно у неоперившегося цыпленка. Коротко подстриженные волосы торчали в разные стороны, в некоторых местах – слипшимися прядями. Чтобы убедиться, действительно это я или нет, я попыталась моргнуть. Облизала языком губы.
– Ешь быстрее! – приказал мужчина.
Пламя свечей подрагивало. Мама уже никогда не сможет сделать мне шиньон. И не сможет натереть мои волосы маслом из камелии. Последние срезанные волоски падали мне в тарелку, образуя небольшой черный узор на оранжевом фоне. Я слизывала их языком и глотала.
Тянулась долгая ночь. Мне казалось, что прошла целая вечность с того момента, когда с палубы катера я увидела вдалеке черные тучи. Потом наступила новая ночь, перед которой не было благословенного заката. Весь внешний мир – море, город, цветочные часы, отель «Ирис» окончательно исчез, сметенный штормом. Переводчик подвергал меня всевозможным мучениям и унижениям, и я не протестовала. Все это происходило при свечах. На нас смотрела только плавающая в ведре мышка.
На первом утреннем катере мы оказались единственными пассажирами. Буря стихла. Волны еще были сильными, но дождь прекратился, в гавань вернулось спокойствие, а через разрывы между тучами сияло утреннее солнце.
На голове у меня был шарф. Тот самый шарф, который затянулся на шее у покойной жены переводчика. Его носовые платки были слишком маленькими, а салфетки из ванной – слишком безобразными. Больше не удалось найти ничего подходящего, чтобы покрыть голову.
– Ничего, я могу пойти и так, – сказала я, но он протянул мне шарф.
– Держи вот это…
Не решаясь возражать, я сложила шарф, обмотала им голову и затянула сзади на шее. А пятна крови издалека могут сойти за абстрактный рисунок.
– Знаешь, а он тебе очень идет, – сказал переводчик.
Палуба была влажной. Чтобы не поскользнуться, мы держались за руки. На запястьях у меня еще оставались раны.
У стойки с кофе сегодня продавали какао. Тепловатое, сладкое какао. Им торговал тот самый человек, который накануне курил на носу катера. У него были припухшие глаза, и, даже протягивая сдачу, он недружелюбно их отвел.
Когда я сказала «спасибо», он мельком взглянул на мою обернутую шарфом голову.
Цвет моря стал мутным. В нем плавало море грязи, принесенной из реки. Чаек не было видно. Только облака двигались по небу.
– Перила намокли, – заметил мужчина и протер их носовым платком.
– Да… Что я скажу маме?
– Можешь сказать, что ты отправилась погулять на остров, а потом не смогла вернуться. Не волнуйся! Это же правда. Не забудь добавить, что переночевала в санатории.
– А как быть с моими волосами?
– Можешь обмотать их этим шарфом. Не волнуйся. Ты очень хорошенькая. Твоей матери это должно понравиться.
Я подняла руку к голове. Только в тех местах, где остались пятна крови, прикосновение было иным. Внезапно в спину нам начал дуть ветер. Мужчина поправил шарф, завязал его покрепче и спрятал внутрь выбившиеся из-под него волосы. Вдали уже виднелся город. Особо выделялись церковь, башня с часами на площади и развалины замка. Хотя ветер был ужасным, он нисколько не повредил развалины замка, и они благополучно торчали из воды. Катер замедлил ход и, повернув влево, издал гудок. Наши руки сжались еще сильнее. Старик за прилавком мыл наши чашки из-под какао.
Город разрастался на глазах. На пристани собралась толпа народа. Это были туристы, намеревающиеся сесть на катер. Не в силах дольше ждать, они уже выстроились в очередь. Катер развернулся на девяносто градусов и причалил кормой. На этот раз он издал намного более низкий гудок.
– Ну вот, наконец приехали.
– Я провожу тебя до цветочных часов.
– Мне придется бежать. Приближается время выписки гостей.
– Я тебе напишу.
– Буду ждать.
Мужчина погладил меня по щеке, как бы желая сохранить ощущение от этого прикосновения.
Послышался какой-то шум. Вдалеке кто-то выкрикивал мое имя:
– Мари, Мари, Мари!
Голос был отчетливо слышен. Все собравшиеся на пристани люди теперь смотрели на нас. Да ведь это вовсе не пассажиры, ожидающие прибытия катера. Там был официант в фартуке. Шофер такси. Женщина средних лет в пижаме. Все переглядывались и продолжали что-то тихо бормотать. Перед залом ожидания стояли полицейская машина и «скорая помощь». В задних рядах толпы я заметила аккордеониста. Как всегда, на шее у него висел аккордеон, но сейчас парнишка на нем не играл.
