— Господи! Сделай немедленно ящик потише. Это Вальдемар! — крикнула она отцу.
Телевизор тотчас умолк.
— Вальдемар, наконец-то! Почему ты так долго не звонил?
— Прости, мама. У меня были важные дела.
— Что может быть важнее звонка домой? Ты как сквозь землю провалился. О чем ты думал?
— А открытка, которую я послал? С собором Святого Стефана? Вы ее получили?
— Получили. Но там было написано только, что ты ехал вместе с каким-то оркестром и что таможенники были с тобой очень милы. Это все сказки для дедушки, светлая ему память. Почему у тебя такой сиплый голос? Ты не заболел?
— Связь такая, мама. Телефон.
— А ты не обманываешь, Зайчик?
— Мама, я считал, что с Зайчиком покончено, мне уже восемнадцать.
— Прости. Ну расскажи, наконец, как у тебя дела.
— Прекрасно. Я теперь стал настоящим знатоком Вены. Раз в неделю хожу пешком в центр, чтобы выпить в кафе чашечку меланжа. Познакомился с очень милыми людьми. Один работает в Опере. Каждый раз, когда я оказываюсь поблизости, мы болтаем о музыке. Недавно переехал из общежития на квартиру, там условия лучше.
— У меня прямо камень с души свалился. Зайчик. А как тебе австрийцы? Мы ведь знаем про них только, что они хорошо катаются на горных лыжах.
— Они невероятно дружелюбны и предупредительны. Жители Вены, к примеру, любят свой город не меньше, чем пани Мирска любила пана Мирского.
— Не слишком ли мрачное сравнение? Ведь в результате пани Мирска повесилась из-за своего мужа.
— Жителям Вены такое сравнение пришлось бы по душе. Они обожают все мрачное и зловещее.
— Странно. Другой народ, другие нравы, как говорит твой отец. А как у тебя с деньгами? Нашел работу?
— Давно! И теперь регулярно зарабатываю.
— Так и должно быть, когда работаешь, Зайчик. Наверное, тебе помогли земляки?
— О да. Иначе ничего бы не вышло.
— Ну да, мы ведь такой народ, привыкли держаться вместе. А в наше время подобная сплоченность встречается все реже, к сожалению. Приятно сознавать, что всегда можно обратиться к соотечественнику, и он тебе поможет, правда?
— Я бы не смог сказать лучше, мама.
— Что за работа?
— Продаю игрушки. Стою за прилавком, сижу за кассой. Иногда приходится еще что-нибудь делать. Ты не поверишь, мама, игрушки здесь просто фантастические. Их водяные пистолеты больше похожи на настоящее оружие, чем те, которыми вооружены наши полицейские. С таким пистолетом можно ограбить банк, никто и не заподозрит, что он не настоящий.
— К чему ты ведешь, Зайчик?
— К тому, что работа интересная. О лучшем и мечтать невозможно, большинство моих покупателей — дети. Правда, они покупают слишком много пистолетов, но думаю, это из-за того, что повсюду воюют.
— Дети легче всего поддаются влиянию. Когда ты был маленьким, у тебя не было ни одного пистолета. Мы за этим строго следили. Да, кстати, пан Кука будет рад слышать, что у тебя все хорошо. Он очень переживал, говорил, что ты вряд ли найдешь работу.
— Что я слышу?! Вы вдруг стали разговаривать с паном Кукой?
— Он вовсе не так ужасен, как я думала. Хотя у него почти нет зубов. Но если бы он улыбался пореже, то был бы очень мил. Он мне сказал, что восхищается моим мужеством. Сам бы он никогда не решился отпустить сына в такую даль.
— У него же нет сына.
— Такие люди, как он, думают обобщенно. Знаешь, он на удивление хорошо к тебе относится. Постоянно спрашивает о тебе и, кстати, просил при случае поинтересоваться, как там его талисман, сыграл ли свою роль? Ты понимаешь, о чем он?
— Очень даже.
— Это сарказм или мне послышалось? Знаешь, сарказм — не всегда признак зрелости. Подожди, Вальдемар, твой отец вырывает у меня трубку, хочет тебя о чем-то спросить. Я прощаюсь, а то дело дойдет до рукоприкладства. Мы ждем тебя, Зайчик. Береги себя.
Трубку взял отец. И тут же выпалил шепотом:
— Что ты наговорил маме? Она ушла на кухню, по-моему, у нее покраснели глаза.
— Слишком много смеялась.
— Она стала такой чувствительной после твоего отъезда. Две недели почти не спала. Доктор Килински даже прописал ей валиум.
— Что? Опять вы пригласили этого идиота? Забыли, как он хотел вырезать мне миндалины, утверждая, что это опухоль?!
— Ну не совсем так, — отец испустил глубокий вздох, его было слышно даже в Вене. — Скажи, ты ничего не забыл? Какой сегодня день?
— Вторник, двадцать восьмое. А что?
— Тебе это ни о чем не говорит?
— Вроде нет.
— До твоего возвращения осталась неделя.
— Да ну?
— Что-то не слышу радости в голосе. Похоже, ты об этом забыл.
— Честно говоря, да. Слишком много всего приходится держать в голове. А время летит очень быстро.
— Вот бы и у нас так. Но, к сожалению, твой отъезд заставил нас с матерью многое переосмыслить. Мы вдруг поняли, какое мы старичье.
— Что за бред! Кто вам это сказал? Пан Кука? Спросите его лучше, как на Западе живут люди вашего возраста. Услышите много интересного.
— Похоже, у тебя масса впечатлений.
— Ты и представить не можешь, сколько. Вот вернусь, и такого тебе расскажу! Оказывается, не все то золото, что блестит. И здесь тоже.
— Рад слышать. Тебе что-нибудь нужно, мой мальчик? Мы можем еще успеть прислать тебе посылку.
— Не нужно. У меня все есть.
Автомат запищал. Я посмотрел на табло. Деньги на исходе.
— Папа, пора заканчивать, деньги кончаются. Эти западные автоматы предупреждают заранее.
— Вальдемар, пришли матери еще одну открытку. Ту, первую, она сразу же повесила на кухонный шкаф. И не волнуйся, пана Куку мы любим вовсе не так сильно, как расписала мать. По-моему, он мошенник.
— О нем мне тоже есть что рассказать. У тебя глаза на лоб полезут. Как у североамериканского бобра.
Отец засмеялся.
На табло замигал ноль.
— Скажи маме, что я обязательно вернусь, как обещал. Хотя бы для того, чтобы еще раз обсудить с доктором Килински свои миндалины.
Тут связь прервалась. Некоторое время я тупо смотрел на экран и вдруг осознал, что проговорил сто пятьдесят шиллингов. Половину дневной зарплаты. Но я бы не пожалел и большей суммы. Ужасно приятно снова услышать своих стариков.
21
После разговора с родителями я вдруг ощутил, как мало у меня осталось времени. А ведь нужно еще раз встретиться с Ириной. С того похода в музей я все думал о предстоящей встрече, прикидывал, как бы достичь заветной цели. Но едва наметилась стратегия, обещавшая успех, произошла одна вещь, которая спутала все мои планы и вообще могла иметь весьма неприятные последствия, более неприятные даже, чем история с бассейном. И Ирина была в этом тоже косвенным образом замешана. Если бы в тот день она не позвонила Бернштейну, и он не ушел бы раньше времени из магазина, все было бы по-другому.
