Леша сегодня был очень разговорчив. А Саша был даже благодарен ему, что разговоры не касались Оли. Саша был рад, что Леша вел пустую беседу о всякой ерунде. Именно о ерунде. Так, Леша сказал, что у Саши на рукаве плаща дырка. А Саша знал об этом. Твердо знал и даже уверен, что она, эта дырка, точно имеется на том самом рукаве, на который пальцем указал Леша. Но эта дырка не тревожила сейчас Сашу, а точнее, не эта дырка его беспокоила. Сашу больше тревожила другая дырка. Даже не дырка, а дыра. Дыры. Дыра в чувствах, дыра в событиях и дыра в жизни.
– Саша, ты стал другим, – заметил Леша, обратив внимание на полную безучастность Саши к собственному и даже любимому плащу. – У тебя плащ порван, а ты сидишь как ни в чем не бывало. Твой элегантный плащ помялся. Посмотри сам. Он выглядит как изжеванный.
А Саша беспечно махнул рукой и ответил, что за те деньги, которые он отвалил за него, плащ должен сам себя зашивать, гладить и оказывать ему, Саше, услуги сексуального характера.
– И злой ты какой-то, – добавил Леша.
А Леша был добрый. Всегда. Вот и сейчас он сделал вид, что не заметил раздражения друга, и продолжал вести разговор ни о чем. Он жаловался, что толстеет. Говорил, что весы, которые он приобрел, все врут и никак не помогают ему избавиться от лишнего веса. При этом Леша заказал очень много всего вкусного.
– Вот приеду домой, – говорил он, запихивая в рот порядочный кусок бифштекса, – взвешусь… И если весы опять мне покажут сто десять килограммов и ни граммом меньше, выброшу их к чертям собачьим…
– Правильно, – одобрил Саша.
А еще он хотел добавить, что Леша никогда не сможет похудеть, рассчитывая только на утренние взвешивания, поэтому ему давно надо перестать забивать себе голову всякой ерундой. Но не успел.
– …и куплю себе новые, – пояснил Леша, перебив мысль, которую думал Саша.
– Тоже вариант, – усмехнулся Саша.
Они выпили по рюмочке водки, и Саше стало лучше, спокойнее. И еще он подумал, что Леша один из немногих людей, с которыми дружеские отношения не прерывались. И это было очень хорошо.
Бывало так, что дружишь с кем-то, делишься с ним самыми сокровенными мыслями. А потом проходит период, и вы не встречаетесь, даже не созваниваетесь. Может быть, работа мешает, дела накопились или там семья… но вы упускаете друг друга из виду. На время. На непродолжительное время. Проходит три месяца, и вы случайно встречаетесь на улице.
– Привет, старик, как дела? – радостно восклицает он.
– Здорово, дружище. Рад тебя видеть! – радуетесь вы в ответ.
А потом, точнее, сразу вы сразу понимаете, отчетливо и тревожно, что говорить больше не о чем. Вы начинаете мучительно поглядывать по сторонам, в поисках продолжения беседы. Но ничего вам эти стороны не подсказывают.
– Ты как? – спрашиваете вы тогда.
– В норме. А ты?
– И я ничего.
– Ты все там же? – спрашивает он, наивно полагая, что вы бросите работу, которая дала вам возможность улучшить жилищные условия, приобрести престижную иномарку и купить красивую жену.
– Да. Все там же. Скриплю помаленьку, – отвечаете вы, хватаясь за спасительную соломинку вопроса, который был задан вам. – А ты? Ты никуда не ушел?
– А куда я уйду? – вопросом на вопрос отвечает ваш приятель.
А вы стоите и хлопаете глазами, подыскивая варианты ответов, безуспешно просчитывая варианты возможных мест трудоустройства.
– Мне зарплату прибавили, – говорит он.
– Надо же! – восхищаетесь вы и тут же ругаете себя последними словами. Восклицание, вырвавшееся из вас, звучит теперь удивлением, словно вы поразились, как это такому болвану могли повысить оклад.
– Да вот, повысили, – твердо повторяет он, улавливая в вашей интонации недоверие.
– Как Вика? – спрашиваете вы о его жене.
– Нормально, а твоя Ира все так же хороша?
– Увы, все по-прежнему, – виновато отвечаете вы и со страхом вспоминаете толстую, обрюзгшую Вику.
– Как твоя дочь?
– Учится, – отвечаете вы, хотя и так понятно, чем может заниматься двенадцатилетняя девочка. – А твой сын как?
– Тоже учится.
– Сколько ему? – морща лоб, спрашиваете вы.
– Десять уже, – небрежно бросает он.
– Десять?! – удивляетесь вы, будто неожиданно выяснилось, что сыну вашего приятеля давно перевалило за пятьдесят.
– Да вот…
– Десять лет! – повторяете вы.
А потом вы укоризненно качаете головой быстрорастущему мальчику. Причем вы с запозданием вспоминаете, что всего четыре месяца назад вы так напились на его дне рождения, что даже раздавили подаренную ему игрушечную машинку. А еще вспоминаете, как сын приятеля закатил истерику по поводу утраченного подарка и этот стервец требовал, чтобы «дядю Владика» никогда больше на дни рождения не звали.
Наконец и вашего приятеля начинает тяготить эта светская беседа – дань памяти былой дружбе. Он шмыгает носом и наконец произносит ту самую фразу, которую вы с нетерпением ждете. Точнее, говорит он те самые важные слова, которые должен был произнести, как только увидел вас.
– Слушай, безумно рад встрече, но я очень тороплюсь, – выдавливает он из себя.
– Признаться, я тоже, – облегченно вздыхаете вы.
– Ну, пока тогда?
– Ага. Давай. Как-нибудь увидимся.
– Обязательно! Звони, – говорит он, а в голосе слышится другое: «Только не вздумай звонить!»
– Непременно, – отвечаете вы, но ваш скучный, потухший взгляд говорит: «И не подумаю!»
Саша старался избегать таких встреч. Но они случались. А Саша, если это было возможно, переходил на другую сторону улицы, всячески делая вид, что не узнавал бывшего однокурсника. Короче, шел на любые ухищрения, чтобы не попадать в подобные ситуации, точнее, не попадать в глупые, никому не нужные ситуации.
А еще Саша вспомнил! Точнее, он помнил это всегда, но сейчас отчетливо понял, что произошло это совершенно недавно, а он, Саша, не мог точно припомнить, когда именно. Произошло странное и удивительное событие. Он тогда вышел из машины, припаркованной возле офиса, и шел. Шел он в офис «Эмжэ». Саша случайно оглянулся. Он ни тогда, ни сейчас не мог сказать, зачем он обернулся. Но он это сделал. И вот, когда обернулся, ему показалось… или он все-таки увидел двух своих школьных друзей. Друзей из далекого Ейска. Он их увидел и отчетливо понял, что не должен их видеть, не может увидеть их здесь, в Москве, где их просто не должно было быть.
Тогда Саша удивился, но подумал, что разговаривать им будет не о чем, как это часто бывает, и поспешил по своим делам. Но перед самой дверью не удержался. Не удержался и оглянулся. Его товарищи стояли между машин на парковке и были какими-то спокойными и неулыбчивыми. Просто стояли. И смотрели на Сашу. А Саша вошел в здание и больше их не видел. А еще он считал, что его друзья давно умерли. Родители ему писали, очень давно написали, что его друзья вроде как утонули.
