— Потому что она существует.
— Ты все испортила.
— Она в отъезде, правильно?
— Я не собираюсь обсуждать с тобой свою семейную жизнь.
— Отлично. Тогда и от меня не жди откровенности. Я точно так же, как ты, имею право на другую жизнь, в которой тебе нет места. По-моему, это блестящий пример дуализма... — Она изобразила задумчивость. — Дерзновенного, пожалуй?
Кадис не ответил. Разумеется, девочка была совершенно права, но признавать это он не собирался. Художник решил сменить тему.
— Так, значит, ты хочешь показать мне свое убежище.
— Нет, не убежище. — Мазарин подумала о старом шкафе. — Туда нет хода никому, кроме меня... Пока я не встречу человека, которому смогу полностью доверять. А как ты думал? У меня есть свои секреты. Я собираюсь показать тебе совсем другое место, совершенно особенное. Это "Гильотина", бар, где играют обалденный джаз. Правда, там можно умереть от клаустрофобии.
Кадис удивился:
— Так мы идем не к тебе домой?
— Нет, в паб недалеко от дома.
— Вернулись твои родители? Ты ведь говорила, что у тебя есть родители. Я видел свет в окнах.
Мазарин всегда оставляла в доме свет, даже днем. Как будто Сиенна ждет ее возвращения.
— Ты никогда мне о них не рассказывала.
— О ком? Ах да... Рассказывать, собственно, нечего. У родителей своя жизнь; сегодня они здесь, завтра уезжают не попрощавшись. Мы все ужасно независимые. Я не спрашиваю, где они пропадают, а мама с папой не лезут в мою жизнь. Полная свобода в отношениях. Такова жизнь, мой друг. Идем...
Художник и девушка спустились в полуподвальное помещение. По прокуренному бару, извиваясь, ползло изысканное соло на кларнете. Мест за столиками не было, и Мазарин с Кадисом уселись прямо на ступеньки. Молодые музыканты виртуозно исполняли одну из классических композиций Луи Армстронга.
Кадис огляделся по сторонам. Бар был полон юношей и девушек, пришедших послушать музыку, которая вышла из моды еще во времена их отцов. В мрачноватом подвале разыгрывалось немыслимое, фантастическое действо: единение мятежной молодости и вечного искусства. Достойное окончание вечера, проведенного в компании Мазарин. За день он досыта напился ее силы и юности.
Как хорошо, что Сара уехала, какое облегчение, что ни перед кем не нужно отчитываться. Жене Кадиса, как всегда, хватило мудрости оставить право выбора за ним. И он выбирал. Пытаясь быть тем, кем ему уже не суждено было стать. Спутником двадцатитрехлетней девушки, годившейся ему в дочери, а то и внучки; человеком, не побежденным годами. Твердая молодая рука вела его за собой, чтобы показать то, чего он был лишен так долго. Вернуть радость... Спасти от тьмы. Рука, за которую он держался, как за спасительную соломинку. Кадис обнял Мазарин, и она положила голову ему на плечо. Художник зарылся лицом в ее волосы. Они пахли персиковым шампунем и весной.
В полумраке бара хрипловатый женский голос напевал Oh, Lady Be Good, мастерски подражая Элле Фицджеральд. Контрабас звучал глубоко и густо, немного в манере Рэя Брауна.
И тут он ее увидел. Это точно была она? Безусловно.
На ступеньках сидела девушка его мечты: Мазарин... И обнималась с другим. С кем? Чья-то голова закрывала ему обзор. Он попытался занять более выгодную позицию, но сумел разглядеть только пышную седину. Мазарин встречалась со стариком!
41
Мазарин уже давно не показывалась в антикварной лавке; тем сильнее было удивление Аркадиуса, когда она появилась на пороге.
— Ты меня совсем забыла, дочка. Неужто тебе нравится мучить бедного старика? Где ты пропадаешь? И несколько раз заходил, но тебя вечно нет дома.
— Простите, Аркадиус. Я была очень занята. А сейчас мне нужно с вами поговорить.
— Что случилось? Ты очень взволнованна.
— Давайте пойдем в кафе. Ладно?
— С тобой куда угодно.
Антиквар встал, взял пальто и повесил на дверь лавки табличку "Закрыто".
Улицу Галанд заливали солнечные лучи. Весна триумфально шагала по городу мимо туристов, сосредоточенно искавших на картах дорогу к Сите. Тротуары тонули в зелени. Розы, лилии, подсолнухи и экзотические цветы, названия которых никто не знал, источали свежий аромат. Антиквар и девушка шли к Сан-Северину, то и дело обходя цветочные кадки.
— Аркадиус, я хотела поговорить о религии.
— Прошлой ночью кто-то вломился в мою лавку.
— Что?
— Меня обокрали. Помнишь, я показывал тебе старинный пергамент? — Девушка кивнула. — Он пропал, кто-то взломал дверь и перевернул всю лавку. Наверное, искали деньги, а увидев, что касса пуста, решили поживиться хоть чем-нибудь и в результате забрали книгу, в которую был вложен пергамент.
— А почему вы решили, что искали именно деньги? Что, если приходили именно за пергаментом?
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю, Аркадиус. Вы же рассказывали о продаже реликвий. А в рукописи идет речь о мертвой девушке. Возможно, воры искали мощи мученицы.
— В моей лавке?
— А почему бы и нет? У вас много уникальных вещей.
— По-моему, ты знаешь больше, чем говоришь.
Мазарин никак не могла решиться. Пришлось прибегнуть к испытанному средству — лжи.
— Я слышала один разговор.
— Какой разговор? — спросил заинтригованный антиквар.
— Просто разговор двух незнакомцев. Они говорили о катарах, дуализме и какой-то секте... Один из них упомянул мощи святой.
— Сект в наше время хватает. Ты не знаешь, кто это был?
— Они напоминали художников и говорили об искусстве... А потом упомянули Арс Амантис.
— Где ты их повстречала?
— Какая разница, Аркадиус? Я обедала в одном местечке на... — девушка замялась, — на Монпарнасе.
— А что, если потомки Арс Амантис дожили до наших дней? — задумчиво проговорил старик.
— Кажется, они ищут тело святой по имени Сиенна. И вы не знаете, что все это может означать, Аркадиус?
— Ты пробудила мое любопытство. Не знаю, как тебе это удается, но, когда ты рядом, я оживаю. — Аркадиус нежно поцеловал руку девушки. — Тебя сам бог послал! Но теперь я просто обязан во всем разобраться.
—Я боюсь...
— Чего?
— Что они хотят отнять мой медальон.
— Им нужен вовсе не твой медальон. Теперь я почти не сомневаюсь, что тогда, в больнице, его украли. И, раз они вернули священный предмет... — он сделал паузу... — то лишь потому, что ты приведешь их к более ценной реликвии.
— Я?..
— Ты не чувствовала, что за тобой следят?
