«Если буду исполнять приказы, — говорил он себе, — никто ко мне не станет придираться. К тому же на то и командиры, чтоб командовать: не зря у них галуны да звездочки, а у меня нет».
Нрава он был покладистого и не любил осложнять себе жизнь.
«Чем плохо? Есть дают каждый день досыта, и работа нетрудная — ходи знай да за спекулянтами приглядывай…»
За ужином Викторита поругалась с матерью.
— Когда ты наконец оставишь этого чахоточного? Большую прибыль ты от него имеешь!
— Такую, какую мне надо.
— Микробов вдоволь и еще, чего доброго, пузо наживешь.
— Сама знаю, что делаю, и никого это не касается.
— Ты? Да что ты знаешь? Ты еще соплячка, ничего в жизни не видала!
— Что мне надо, то я знаю.
— Ладно, только запомни, если он тебя обрюхатит, на порог не пущу.
Викторита побелела.
— Это тебе бабушка так говорила?
Мать поднялась и отвесила ей две оплеухи щедрой рукой. Викторита не пошевелилась.
— Шлюха! Грубиянка! Шлюха и есть! С матерью так не разговаривают!
Викторита утерла платочком кровь, сочившуюся из десен.
— И с дочерью тоже. Если мой жених болен, ему и так тяжело, не хватает еще, чтобы ты с утра до вечера твердила, что он чахоточный.
Викторита вдруг встала с места и вышла из кухни. Отец все время молчал.
— Оставь ее, пусть ложится спать, — сказал он наконец. — Ты тоже не права, нельзя так разговаривать! Ну и что, если она любит этого парня? Пускай себе любит! Чем больше будешь ее пилить, тем хуже будет. Сама подумай — долго он не протянет.
В кухню доносились прерывистые всхлипывания дочери — видимо, так и бросилась на кровать одетая.
— Эй, дочка, потуши свет! Пора спать, нечего зря свет жечь!
Викторита ощупью нашла выключатель и погасила свет.
Дон Роберто звонит в свою квартиру — он забыл ключи в других брюках, вечная история, хотя он, кажется, с утра все время твердил: «Переложить ключи в эти брюки, переложить ключи в эти брюки». Дверь открывает жена.
— Привет, Роберто!
— Здравствуй!
Жена старается быть с ним приветливой и нежной, — бедняга трудится как негр, чтобы семья могла существовать более или менее прилично.
— Ты, верно, озяб, надень домашние туфли, я их поставила поближе к газу.
Дон Роберто надел туфли и старый, изрядно потертый пиджак, который теперь стал домашним, а прежде был красивого коричневого цвета с тоненькой белой полоской, придававшей ему очень нарядный и элегантный вид.
— Как дети?
— В порядке. Уже легли. Малыш немного покапризничал, никак не хотел уснуть. Боюсь, не прихворнул ли.
Супруги отправились на кухню. Кухня — единственное место в доме, где зимой можно сидеть и не мерзнуть.
— Приходил этот прощелыга?
Жена не спешит с ответом — наверно, столкнулись в подъезде, и муж сейчас заведется. Как ни стараешься, чтобы все было по-хорошему, без неприятностей, иной раз случается, что они вот так встретятся, и тогда крику не оберешься.
— Я приготовила тебе на ужин жареных барабулек. Дон Роберто повеселел, жареные барабульки — это его любимое блюдо.
— Отлично.
Жена ласково улыбнулась.
— А еще я нынче на рынке немного сэкономила и купила тебе полбутылочки вина. Ты так много работаешь, тебе полезно время от времени выпить стаканчик.
Эта скотина Гонсалес, как называет его шурин, — человек мягкосердечный, любящий отец семейства и неудачник, каких редко встретишь; ему немного надо, чтобы растрогаться.
— Какая ты у меня добрая, женушка моя! Я не раз думал: бывают такие дни, что, если бы не мысль о тебе, я сам не знаю, что бы сотворил. Но терпение, терпение! Самое трудное — это первые годы, пока я не приобрету положения, всего только первые десять лет. Потом будем жить припеваючи, вот увидишь.
Дон Роберто поцеловал жену в щеку.
— Ты меня очень любишь?
— Очень, ты же сам знаешь, Роберто.
Супруги поели на ужин супу, жареных барабулек и по одному банану. После сладкого дон Роберто пристально посмотрел на жену.
— Что ты хотела бы получить завтра в подарок? Жена улыбнулась счастливой и благодарной улыбкой.
— Ах, Роберто! Я так рада! Я думала, ты и в этом году не вспомнишь.
— Молчи, дурочка! Почему бы это мне не вспомнить? В прошлом году я, конечно, забыл, но что было, то было, а уж в этом году…
— Ах, знаешь, я себя так невысоко ставлю! Если бы она еще хоть одну секунду подумала о том, как невысоко себя ставит, у нее слезы бы покатились градом.
— Ну скажи, какой подарок ты бы хотела?
— Да что ты! Ведь у нас так туго с деньгами! Дон Роберто, глядя в тарелку, сказал вполголоса:
— Я выпросил в булочной немного в счет жалованья.
Жена посмотрела на него нежно и чуть грустно.
— Ах, бестолковая я! Заболталась и забыла дать тебе стакан молока.
Пока жена доставала молоко из холодильника, дон Роберто продолжал:
— Мне еще дали десять песет, чтобы я купил детям какую-нибудь игрушку.
— Какой ты добрый, Роберто!
— Вовсе нет, это ты все выдумываешь, такой, как все, — не лучше и не хуже.
Дон Роберто выпил свой стакан молока, жена всегда дает ему стакан молока как дополнительное питание.
— Я решил купить детям мяч. А если что останется, выпью рюмку вермута. Хотел ничего тебе не говорить, да видишь, я не умею хранить тайны.
Донье Рамоне Брагадо позвонил по телефону дон Марио де ла Вега, владелец типографии. Он хотел узнать, есть ли новости в одном деле, которое волнует его вот уже несколько дней.
— К тому же вы работаете в одной области, эта девочка служит в типографии, пока, кажется, ученицей.
— Вот как? В какой типографии?
— Называется она «Будущее», это на улице Мадера.
— Так-так. Ну что ж, тем лучше, товарищи по работе. Послушайте, а вы считаете, что она?… Точно?
— Да-да, не беспокойтесь, я ручаюсь. Завтра, когда освободитесь, загляните ко мне в молочную и под каким-нибудь предлогом заговорите со мной.
— Так-так.
— Вот и все. Она уже будет у меня, что-нибудь для этого придумаю. Мне кажется, дело на мази — только тронь, и яблочко упадет. Девчонке уже осточертело жить в нужде, она бы и сама надумала, даже и без нашего участия. Вдобавок у нее жених тяжело болен, она хочет купить ему лекарства; такие влюбленные дурочки легче всего поддаются, сами увидите. Дело верное.
