— Уходи, Хёгни. Ты сегодня невыносим.
Он отпустил меня. Я оторвала травинку и взяла ее в рот, безразлично оглядывая горизонт. Хёгни посмотрел на меня и направился к своей лошади.
Я тут же пожалела о том, что он ушел, хотя и не находила в себе сил позвать его. Наблюдая за тем, как он едет по нижним полям к лесу, я вдруг поймала себя на мыслях о Сигурде, потом о Брунгильде и об ощущении невинности, исходящей от нее, которую я почувствовала, проползая мимо спящей валькирии последний раз. Внезапно мне пришло в голову, что она могла быть так же невинна, как Гуторм. Она же не виновата в том, что так красива! Я решила сходить вниз, к реке и хорошенько все обдумать.
Соскользнув с крыши, я спрыгнула на землю, как вдруг, словно в подтверждение своих мыслей, очутилась нос к носу с Брунгильдой. Мы обе вскрикнули от удивления. Если бы она шла чуть быстрее, я бы сбила ее с ног. Нужно было что-то сказать, и фраза «Что это ты так рано встала?» оказалась бы не самой лучшей в этих обстоятельствах. И я нашлась.
— Сегодня тепло, хотя еще так рано.
Она посмотрела в сторону.
— Да, последние дни не часто было тепло. Сезон холодов всегда наступает так неожиданно.
Обмен фразами состоялся, но она все медлила. Это меня озадачило.
— Я собиралась спуститься к реке, — осторожно начала я. — За домом есть родник. Ты наверняка его уже видела. Зимой мы там жжем торф, чтобы нагреть камни и мыться. Но купаться в реке куда приятнее. Вот я и подумала, что сегодня, когда так тепло…
Я резко прервала свою сбивчивую речь. Брунгильда снова повернулась ко мне и, склонив голову набок, смотрела на меня внимательно и с подозрением. Впервые за это время я заметила в ее глазах зеленые отблески и разглядела длинные светлые ресницы и точеный подбородок.
— Сейчас действительно тепло, — тихо сказала она.
Воодушевленная ее терпимостью, я воскликнула:
— Пойдем со мной! Мы могли бы искупаться вместе… — И, затаив дыхание, стала ждать ответа.
На ее лице медленно появилась улыбка.
— Я согласна, — произнесла она, наконец. И рассмеялась своим высоким смехом. — Давай пойдем к реке… как сестры. Я согласна.
Мое сердце воспарило. Я лишилась дара речи. Подняв палец, чтобы показать ей, что я скоро вернусь, я побежала в дом за мылом. Мать, помогавшая Гуторму переодеться в чистую тунику, резко подняла голову и вопросительно посмотрела на меня. Я не обратила на нее внимания, нашла мыло и выскочила обратно.
Брунгильда стояла там, где я ее оставила. Утреннее солнце серебрило ее волосы. Она по-прежнему улыбалась, хотя эта улыбка выражала скорее удивление, чем дружеское расположение. Она назвала меня сестрой, и от радости я не чувствовала под собой ног. На ее лице не было ни одной морщины, но, стоя передо мной и улыбаясь, она казалась старше и мудрее меня. И я спросила себя: почему бы Сигурду не полюбить ее? Она красива, мудра, очаровательна, к тому же валькирия, теперь моя сестра. И когда мы сыграем наши свадьбы, она станет и сестрой Сигурда. Почему бы Сигурду не любить ее так, как Хёгни и Гуннар любят меня?
— Побежали! — воскликнула я.
Брунгильда рассмеялась.
— Побежали? Я лее только что проснулась! — Она снова вскинула голову, и ее глаза прошлись по бездонной голубизне чистого неба. — Но я побегу, — сказала она. — Мне это пойдет на пользу. Поможет проснуться, поскольку мне кажется, что это снится.
Я рассмеялась и ощутила, будто никогда не веселилась до этого. Я хохотала и хохотала, до тех пор, пока плотина не прорвалась и слезы не хлынули из моих глаз. Брунгильда увидела, что я плачу, и засмеялась тоже. Мы побежали. И на бегу я думала: «Как же несправедливы мы были к тебе, я и мать. Понимаю теперь, почему ты так подолгу спала каждый день. Моя сестра… Как ужасно оказаться в руках незнакомцев, потерявших способность к доброте. Не удивительно, что ты сейчас думаешь, будто тебе это снится». Я не могла произнести эти слова, пока мы мчались и смеялись, но я отложила их в своей голове, чтобы сказать их, когда мы доберемся до места.
На берегу пруда было тихо и безопасно. Река здесь делала поворот. Мы упали, стараясь отдышаться, глаза еще слезились от смеха. Мне не терпелось сделать свое признание. К этому моменту я его успела приукрасить. Теперь я решила быть честной с валькирией до конца и рассказать, как ее красота и очарование, высокая похвала Сигурда ее достоинствам вызвали у меня нехорошие мысли, что и привело к моему непростительному поведению. Я представила, как она посмеется надо мной, обнимет и утешит. Этого я жаждала всей своей душой. Но когда я, наконец, отдышалась и собралась высказать ей все свое сожаление, мучение и любовь, она обернулась ко мне и недовольно спросила:
— Он обязательно должен за нами ходить?
Я оглянулась к болоту, по которому мы только что пробежали, и заметила там спешащего к нам и размахивающего руками, словно сломанными крыльями, Гуторма.
— Он всегда знает, где я. Я не могу от него спрятаться, — пробормотала я. — Он нам не помешает. Гуторм просто любит находиться рядом со мной. Он не станет купаться, если только я не заставлю его это сделать. Ему не нравится мокнуть. Он…
Гуторм подбежал ко мне и обхватил руками за шею. Это было не столько объятие, сколько попытка оттащить меня в сторону. Сначала я засмеялась, пытаясь освободиться, но, увидев смятение на лице Брунгильды, перестала смеяться.
— Прекрати, — крикнула я. Гуторм оттопырил нижнюю губу, но, опустив глаза, заметил жабу, карабкавшуюся вдоль берега, и тут же встал на колени, чтобы наблюдать за ее продвижением. — Все, он больше не будет нам мешать, — сказала я, но лицо валькирии по-прежнему выражало неприязнь.
Она откинулась назад, будто чтобы лучше рассмотреть Гуторма, ползущего по берегу.
— Я ему не нравлюсь, — тихо проговорила она.
— Он тебя боится.
Она резко засмеялась.
— Не он один. Мужчины всегда боятся рассердить меня, чтобы я потом не направила свои чары против них. А женщины боятся, что я использую свое волшебство, чтобы отобрать у них мужчин. — Она пожала плечами, — А мне все равно. По-моему, пусть уж лучше боятся. — Она сорвала цветок и стала крутить его в руках.
Я поняла, что она догадалась о моих мыслях и тем самым давала мне возможность высказать их вслух. И тут же почувствовала, что мною управляют.
— А я не видела твоих чар, — тихо сказала я.
Она перестала крутить цветок и усмехнулась.
— Неужели? — спросила она, приподняв брови.
Валькирия медленно встала и начала раздеваться.
Спустя мгновение она скинула с себя мужские одежды. На шее у нее висела цепочка, единственное ее украшение. Я замечала эту цепочку и раньше, но подвеска на ней всегда скрывалась под одеждой. Теперь я увидела, что она представляла собой маленький молот, вырезанный из камня, очень похожий на тот, что всегда был на груди у Сигурда с тех пор, как я его знаю. Я почувствовала, как меня охватила дрожь. Молот валькирии блестел ярче, чем у Сигурда, но во всем остальном выглядел так же. Она увидела, от чего я не могу оторвать глаз, и тут же прикрыла подвеску рукой. Глаза ее блестели весело и удивленно.
