Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
— До твоего появления. Этот раз — второй.
— Намо записал — с рассказов Мелькора, эльфов Тьмы и, конечно, от себя добавил.
— Нет, не успел. Держи. — Аллор вынул из-под горы бумаг объемистый фолиант. — Только она на Высоком Квениа. Справишься?
— Уже покраснел и смутился.
— Заметно. Давай сюда.
— А что? Чем быстрее прочту, тем лучше… На самом деле интересно было бы взглянуть на него, да как? И еще если Гортхауэр там… Впрочем, пусть его…
— Что-нибудь придумаем. — Аллор погладил ее по голове. — Нам еще разбираться с местной публикой надо.
— А куда мы денемся? — лениво потянулась Эльдин, отхлебнув вина из стоящего у кровати бокала.
Глава 6
После разговора с Вардой Манвэ окончательно пришел в дурное расположение духа. В чем дело, о чем она? Что там — за Порогом? И что делать с Эонвэ?
Манвэ решительно встал и направился в глубь чертогов, где в одной из зал и находился сейчас опальный герольд.
* * *
Безошибочное чутье майа подсказало Эонвэ, что где-то за стенами Ильмарин занялся рассвет. Он пошевелился, сменив позу. Звякнула цепь — майа вздрогнул, вспомнив с тоской, где он и что произошло.
«Манвэ, наверное, меня не простит теперь, — тоскливо подумал он. — А все Аллор — и что я так из-за него встревожился?» Эонвэ невольно вспомнил странного майа. Дерзкие, насмешливые глаза, но так же искрящиеся, как у… Златоокого? Мятежного менестреля, его, Эонвэ, брата. Казненного за бунт против Замысла… Он и видел-то Златоокого раза два, но это запомнилось… Да, глаза чем-то неуловимо похожи, только у Аллора они, словно льдом, подернуты какой-то отрешенностью, даже безразличием. И все же он почему-то вызывал сочувствие, только чем тут поможешь? «Нашел кого жалеть! — подумал, мысленно обращаясь к себе, Эонвэ. — Как будто не ты здесь сидишь, а этот Аллор».
Чтобы отвлечься от мрачных размышлений, он попытался вспомнить что-нибудь хорошее, но память самым бессовестным образом подсунула иное… Ровные ряды воинов и бело-лазурно-золотые стяги, реющие над валинорским воинством, шагающим по осенней земле, расцвеченной медью и пурпуром. В свете факелов алые листья казались залитыми кровью.
Навстречу им вышли наскоро обученные эльфы с тонкими разномастными клинками, скорее пригодными для тренировок. Вышли нестройно, как придется, и замерли в оцепенении, словно не веря еще, что война реальна. Хотя дрались отчаянно, до конца, и немногих удалось взять в плен…
Напрягая память, Эонвэ попытался вспомнить что-то более спокойное и приятное, но ничего путного из этого не вышло, мысли не становились ровнее, а тем более правильнее, уносясь к событиям конца Предначальной эпохи.
— Да что это со мной? Что за наваждение? — Эонвэ попытался сосредоточиться, вспоминая золотой свет Лауреллина: это всегда помогало успокоиться. Но не сейчас: мысли бешено метались в замкнутом круге, он видел и слышал давно прошедшее — и не ощущал ныне ни гордости, ни хотя бы чувства исполненного долга. Зайди сейчас сюда Манвэ, он узнал бы много нового о своем майа.
На очередном витке, включавшем в себя уже и конец Первой эпохи, Эонвэ словно очнулся.
— А все же я ему верил… — пробормотал он себе под нос и тут же запнулся, поймав себя на том, что говорит в прошедшем времени.
«А сейчас?» — вопрос возник сам собой, и Эонвэ вынужден был признаться себе в том, от чего (он понял это сразу) давно уже пытался спрятаться, но не мог, хотя и отгонял, как самое страшное из возможных наваждений…
«Не верю. И давно, с конца Первой эпохи. Нет! Не ври себе — с конца Предначальной. Я, Эонвэ, Уста Манвэ, не верю своему Вале… Не верю… А кому я верю? Да никому… Сколько можно лгать себе, выдавая имеющееся за желаемое, а желаемое — за действительное? Вот Манвэ и разгневался: он же меня насквозь видит… — уныло подумал Эонвэ. — Теперь сиди тут, размышляй, а подобные размышления понравятся ему еще меньше…»
«Что же теперь делать? Куда деваться? Не верю — значит, ненадежен, хотя… для него ведь главное, чтобы было так, как правильно, как положено, а остальное его мало волнует. В таком случае что изменится? Если покаюсь, может, простит, то есть примет покаяние и позволит вернуться к исполнению обязанностей герольда… Да сам уже не смогу. Как оглашать волю того, в чью спра ведливость не веришь? Как служить тому, кто вызывает у тебя непомерный страх?»
«Если бы Манвэ отпустил, уйти бы в забвение, полное: все равно иначе жить не сумею… Может, Манвэ так со мной и поступит — управился же со Златооким… Да разве сделает он это? В лучшем случае прогонит — а тогда уйду хоть в Лориэн, может, Ирмо не выгонит, найдет угол потемнее и потише… Глупец! — обругал себя Эон-вэ. — Что тебе даст жалость Ирмо, если своего Валу потеряешь? А разве я уже его не потерял — когда перестал верить? Пустые догадки. Может, и впрямь усыпит — чтобы без толку по Валинору не шатался… когда поймет, до чего я тут доразмышлялся…»
«Да ты ему и воспротивиться не решишься, как бы он с тобой ни обошелся», — сказал себе майа со вздохом. Было больно и горько, тупое безразличие постепенно овладело им и почему-то именно сейчас вспомнилось то, что он так яростно отвоевывал у собственной памяти.
* * *
Он ощутил себя. Я — есть. Я — существую. Сознание выкристаллизовывалось в нечто самостоятельное. Я. Я и… пестрый узор бытия, смутно виденный, неосознанный, он был его частью — или не он? Кто? Что было? Или не было ничего? Град вопросов. Надо понять. Открыл глаза — над ним склонился… — он не знал его, не знал его имени, и в то же время чувствовал, что знал его всегда, что он сам — часть склонившегося над ним, что они связаны — неразрывно, что он не может быть без него, равно как и тот, пробудивший, нуждается в нем, майа (откуда-то пришло слово, и оно было — им, пробужденным), только-только осознавшем себя.
Майа попытался приподняться, тонкие, удивительно изящные руки с неожиданной силой подхватили его, бережно поставив на ноги. Он стоял рядом с сотворившим, разглядывая его, а тот рассмеялся, заглянув ему в глаза, и сказал слово: «Эонвэ…» — сказал, как пропел, и майа понял, ощутил: это его имя. Его суть. Он вопросительно взглянул на создателя.
— Я — Манвэ, — прозвучал ответ. — Еще меня называют Сулимо.
Майа кивнул — он запомнил оба имени.
Внезапно пришел их смысл: «Ман-вэ» — «благословенный» и «Сулимо» — от «сул» — «ветер», то есть «Повелитель Ветров». Он уже знал, что такое ветер, и еще многое, многое другое — сам не зная, откуда…
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
