МИВВИ, вдруг просияв, посылает мне воздушный поцелуй. Как кинозвезда. Мне очень редко удается заслужить у нее подобный знак одобрения.
— Не знаю. За то, что ты был таким.
Проходили недели и месяцы. Аппарат, никому не нужный, торчал в углу гаража — отец запихнул его туда сразу же, как мы вернулись с бейсбольной площадки, и накинул сверху какую-то тряпку. Ссоры родителей с тех пор только участились. Отец еще продолжал работать над чем-то, углубляясь в какие-то совершенно непонятные дебри, публикуясь в журналах со все более и более невразумительными названиями, но это уже не имело никакого значения — на его статьи никто не обращал внимания. Он понимал, что в мире НФ-науки что-то происходит, но общая картина ускользала от него, ему никак не удавалось ухватить — что, как, почему, и это было для него тяжелее всего. В свои двадцать лет, на втором курсе колледжа, я уже смотрел на него не только глазами сына и мог видеть то, что видели в нем другие — умного, но излишне гордого человека, постепенно все дальше и дальше отходящего, отрывающегося от реальности. Человека, погружающегося в прошлое.
Однажды он вдруг вернулся. С того дня на бейсбольной площадке прошло чуть больше трех лет. Я слышал, как он до глубокой ночи шумел чем-то в гараже. Следующие шесть недель работа ни на день не замирала, и шум становился все громче и громче. То, что он испытывал, не было машиной времени, это было что-то другое, мрачнее, могущественнее, какая-то темная НФ, о которой мне не приходилось слышать прежде. Он не просил меня помочь ему, ни словом не намекал о том, чем он занят. Только теперь я узнал, что он создавал машину, которая доставит его в тот храм и потом — туда, где он сейчас, где бы он ни находился.
В том самом гараже, в котором мы когда-то работали вместе, он в одиночку сооружал для себя новую коробку, чтобы уйти в ней от нас, от этого мира, от этой жизни.
27
МИВВИ снова начинает всхлипывать.
— Да, приятного было мало, — признаю я.
— Я думала, что это принесет нам облегчение, — говорит она. — Что мы что-то узнаем и поймем.
— Я и понял, — отвечаю я. — Понял, что он нас бросил. Узнал, что он любил нас, но, видимо, не так уж сильно.
Потом я спрашиваю МИВВИ:
— А что это вообще значит? Что значит — найти отца, что это подразумевает?
Рассмотрим желаемое событие Сн (сын находит отца):
ХРОНОПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО
Предикативность объектов «Сын» и «Отец» не играет здесь существенной роли. Главные вопросы вызывает оператор «находит».
Анализатор элементарных значений выдает — «находить» в данной ситуации предполагает как минимум следующий набор действий: встретиться взглядами, неловко помолчать, сказать что-то искреннее, в чем-то сфальшивить, сорваться на резкость и драматизм, неосторожно, не заботясь о последствиях, причинить боль и приблизить, частично или до полного совпадения, асимптоту эмоционального контура к параболе грусти и уныния.
Вероятность наступления подобного события, исходя изданных о продолжительности жизни, коэффициентов коммуникативной свободы и динамической прочности на разрыв социопсихологической ткани пространства «отец — сын», а также размеров «окна» взаимопонимания и сюжетного совпадения, составляет один к семидесяти восьми целым трем десятым непосредственно прожитым годам. Жизнь состоит из примерно двадцати пяти тысяч дней, и лишь в один из них, другими словами, единственный раз за целую жизнь, такое событие может произойти. Проще говоря, мне нужно найти тот самый день, тот самый момент в жизни отца. Тот самый наш с ним разговор из многих разных, самый-самый, ту уникальную ситуацию, когда нам удалось найти общий язык, когда сошлись воедино наши петляющие, колеблющиеся, вечно удаляющиеся друг от друга хронолинии, пролегающие сквозь память, сквозь прошлое, сквозь сюжеты и размышления.
А ведь мы думали, что путешествия во времени — это здорово, что мы сможем отправляться во всякие-разные места в поисках приключений. Разве мог я предполагать, что буду вот так, сторонним наблюдателем, вновь просматривать сцены из собственной жизни или прыгать наугад из одного мгновения в другое, даже не подозревая об этом?
Вырисовывается еще одна проблема: книга кончается, то есть фактически у нас заканчивается топливо. Хронопетля, в которой я нахожусь, имеет установленную изначально протяженность — все это уже случилось, причем случилось так, как случилось, а значит, теперь в любой момент я могу вновь оказаться в ангаре 157 и схлопотать пулю в живот.
— Вот оно, — говорит МИВВИ.
— Что «оно»? — спрашиваю я.
— Когда ты подстрелил сам себя, тот я пытался что-то сказать тебе. Ты найдешь все в книге. Книга — ключ ко всему.
28
МИВВИ открывает панель, и УДАВ вытягивается наружу. На дисплее я вижу, что сюжет книги все это время шел своим чередом. В полном соответствии с принципом эквивалентности воспоминаний/прошедшего времени наше путешествие по страницам памяти двигало сюжет вперед.
— Н-ну что ж, — говорю я. — Книга как книга, не вижу никакого ключа.
Хотя если посмотреть внимательнее… Я достаю книгу из прозрачного короба УДАВа, но не пролистываю сразу вперед (убедившись на собственном горьком опыте, что делать этого не стоит). Аккуратно провожу пальцами по краям, не зная еще даже, что я, собственно, ищу, и вдруг — ага! — нащупываю что-то между страницами, ближе к концу книги. Раскрываю — внизу страницы 201 прикреплен небольшой кармашек, скорее даже конвертик, вот такой:
Открыв его, достаю ключ — так что всё правда, «книга — ключ ко всему», как я и сказал. Хоть несколько буквально, все равно спасибо. Остается, правда, вопрос: «ко всему» — это к чему?
— Ключ! — восклицает МИВВИ.
— Поразительная наблюдательность, — говорю я.
Эд вздыхает и хватает себя зубами за левую ляжку. Он всегда чувствует, когда я грублю МИВВИ, и так проявляет свое неодобрение. Я успокаивающе треплю его по голове и тут вижу, что грызет он не собственную ногу, а ту коричневую коробку, что дала мне мама.
— Эд, ты гений, — заявляет МИВВИ, и я не могу с ней не согласиться.
На упаковке коробки ни шва, ни складки, словно ее заворачивал один из эльфов Санта-Клауса, и мне приходится взять нож. После нескольких попыток мне удается поддеть кончик, но сорвать упаковку целиком все равно не выходит, бумага отрывается ленточками, и под ними открывается что-то очень знакомое, что-то из далекого прошлого, я точно уверен, что уже видел где-то именно такие буквы, такой шрифт. Когда я понимаю, что это, мне на секунду вдруг снова становится как будто десять, и сердечко того десятилетнего мальчишки снова бешено стучит в моем разменявшем тридцатник теле.
