Вечер перешел в ночь. Машин на площади убавилось. Опустевшие мостовые и облепившие их постройки казались заметнее на фоне холмов, звезд, деревьев. Народ рассеивался, отправлялся по постелям отдыхать, заботясь о свежести лица и трезвости мышления.
Из аэропорта прибыл автомобиль отеля, выгрузил на мостовую Генри в компании Бенджамина Гринфилда, американца, прилетевшего, чтобы поглядеть, как работают его — или представляемого им банка — деньги. Сара уже направилась за своей порцией освежающего сна, когда на нее налетел Генри.
— Умираю с голоду. Рейс запоздал. Непременно надо что — то сжевать. Составьте мне компанию, Сара.
Она принялась объяснять, что только что встала из-за стола, но тут подошел Гринфилд с тем же предложением, и пришлось объяснять заново. Тут рядом возник Билл, обнял ее.
— Спокойной ночи, Сара. Завтра хочу обсудить с вами вопрос моей военной формы.
Пришлось представить его Гринфилду, чего Билл, собственно, и добивался.
— Наш американский благодетель… Один из ведущих актеров спектакля…
Билл увлек Гринфилда к столикам на улице, почтительно выдвинул для пожилого американца стул и уселся напротив, пожирая собеседника глазами, слегка наклонившись к нему. Генри поглядел на них и решил обойтись без ужина. Подошли Стивен и Молли, вчетвером они дошли до отеля. В фойе Стивен взял Молли под руку и подвел к витрине с фотопортретами Жюли, которые теперь украшали также сувенирные платки, футболки, шкатулки и бог весть что еще. Стивен развернулся сам и развернул Молли спиной к Саре и Генри, которые обменялись ироническими улыбками. Улыбка Генри была Саре как бальзам на открытую рану.
— Шоу-бизнес, — отрезал Генри. — Однако уже пора брякнуть жене в Штаты. Она как раз должна укладывать сына. Упражнение в относительности, эта разница во времени.
Он еще раз улыбнулся Саре и понесся вверх через две ступеньки, не обращая внимания на лифт. Сара лифтом не пренебрегла, но на парочку Стивен и Молли более не оглядывалась.
Ночь — время страданий адовых. Любить — всегда плохо, всегда не в радость, а когда руки шарят вокруг в поисках желанного тела…. Ненавидя и презирая себя, она вспоминала, как Билл скромно обнял ее, не сводя одного глаза с американского Креза.
Предположим, приоткроется сейчас дверь и появится Билл. Что, конечно, исключено. Однако лучше без спешки. Много лет назад, оставшись вдовой, она месяцы и годы подряд воображала, что если сию же минуту не окажется в объятиях мужа, то в следующую минуту умрет. Желание обнять мужа в скором времени переросло в желание обнять более или менее абстрактного мужчину, а в дальнейшем преобразовалось в желание выспаться как следует, чтобы никто не мешал своими дурацкими объятиями. Сара недоумевала, неужто это она лила слезы, страдала по мужскому телу? Годы равнодушия. Асексуальность? Нет, нельзя сказать, чтобы совсем уж… иногда она мастурбировала, но никак не в мечтах по какому-то конкретному партнеру. Сара усовершенствовала процесс таким образом, чтобы достичь облегчения при минимальной затрате сил, об удовольствии же она при этом не заботилась. Нарциссизм, непременная составляющая эротики, не получал подпитки, ибо она не была более отравлена собой, не была увлечена в свою очередь увлеченным ею отсутствующим партнером. Сара гнала прочь мысли о себе прошедших лет, ибо не желала жить среди призраков, как старики и старухи, обвешивающие стены снимками замшелых времен своей молодости. В своих строго отмеренных фантазиях она отводила себе роль наблюдателя, так как какая-то особенная гордость, выраженная в эстетической позиции, запрещала ей участвовать в представляемых сценах с участием мужских и женских партнеров в качестве центральных действующих лиц в антураже фигур сомнительной половой принадлежности. Знакомые в ее фантазиях участия не принимали. Сексуальный ландшафт получал ритуальную окраску, как будто локус обитания какого-то племени из прошлого или будущего, отводящий для половых сношений специальное место. По причине своего неучастия в процессе Сара могла о нем совершенно трезво судить. Конечно, с реальной эротичностью и проистекающими из нее разного рода удовольствиями воображаемый ею процесс имел примерно столько же общего, сколько пережевывание жвачки имеет с поглощением хорошо прожаренного эскалопа.
Куда теперь подевалась эта трезвая дама? Эротическое «я» восстало из пепла и участвовало во всех ее видениях, заняв в них центральное место. Она лежала, слившись с Биллом, присосавшись к его губам, и его толстый красный член протыкал ее до самого трепещущего сердца. Ее сотрясали похоть и гнев, смягчаемые нежностью.
Сара так сильно ощущала Билла, что удивлялась, осознав, что он отсутствует. Она всерьез ожидала стука в дверь. Из этого страстного желания и сопутствующих ему видений, очевидно, и возникли легенды об инкубах и суккубах. Века два назад Сара легко поверила бы, что постель ее посетил демон-соблазнитель. Звериная сексуальность Билла напоминала ей собственные фотоснимки молодого возраста, на которых она — молодое животное, наглое, жестокое, желанное. Если людям свойственно увлекаться подобным себе, то она этому лучшее доказательство. Теперь Сара любила свои изображения тех лет, ту посадку головы, взгляд, направленный в объектив, категоричность выражения лица.
Сны ее наполнились эротическими фантазиями.
В восемь ее поднял будильник. Стивена поднял его будильник в те же восемь часов, и он позвонил из своей комнаты, сообщил, что ночью почти не спал, под утро принял таблетку и теперь его клонит ко сну. Он попросил разбудить его часов в одиннадцать.
— В конце концов, так уж ли мне надо встречаться с этим типом из Америки?
— Вообще-то следует знать своего спонсора.
— Ну, конечно, конечно. Ничего, еще успею познакомиться.
Одевалась она тщательно. Женщина в определенном возрасте (или старше определенного возраста) должна обращать особое внимание на одежду. Что наденешь, становится тобой. Отражение в зеркале ее удовлетворило. Симпатичная женщина в белом полотне, лучащаяся наносной наивностью, ничего общего не имеющей с реальным жизненным опытом. Все тело ее ломило, но на внешности это, к счастью, не отразилось.
— Изумительно, — заверила себя Сара и спустилась в фойе.
Генри уже вышел. Он тоже осмотрел ее одобрительно, улыбнулся. Улыбка Генри оказалась хорошим противоядием от постыдных мыслей о Билле.
Бенджамин ждал ее за столиком кафе. Сара подсела к нему, извинилась за Стивена. Безукоризненный вид этого человека казался немым укором неряшливому течению театральной жизни и даже досужему настрою французского городка. На Бенджамине были дорогие белые брюки без всяких портновских излишеств, позволительных в Европе. Брюки, казалось, кричали хозяину: «Смотри, не вымажи нас в чем — нибудь!» В волосах седина, лет ему около пятидесяти. Он внимательно наблюдал за происходящим вокруг. Столь же внимательно созерцал площадь и вползающие на нее автомобили Эндрю. Не обращая внимания на Сару и ее собеседника, Эндрю всерьез занялся большой порцией яичницы с беконом. Она отвернулась от Эндрю, и он тут же приветственно поднял руку, не глядя в ее сторону.
