Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Люди приписывали напасть навьим – языческой нежити. В конце концов испуганный Мстислав покинул захваченный силами мрака город, и князь-чародей утвердился на престоле предков. Но уже его сыновья были примерными христианами, про которых никто не говорил, будто они способны перекидываться волком или «лютым зверем», проноситься в ночи на чудовищные расстояния…
Времена чародеев и навьев в Полоцке подошли к концу. Через век после Всеслава поэт-язычник завершит рассказ о князе-оборотне словами другого оборотня и чародея – Бояна, Велесова внука: «Ни хитрому, ни гораздому, ни знающему знамения птичьи не избежать судьбы».
Победив врагов на полях сражений, полоцкий государь проиграл Судьбе, или, если угодно, истории [38] .
И в те же годы, когда бурлил стольный Киев, по западным окраинам Руси рыскал со своею дружиной князь-оборотень, не было покоя и на востоке, и на севере.
И если в завоёванных варягами-русью землях сторонниками старой веры выступал кто-то из самого княжьего рода – будь то Святополк Окаянный или же Всеслав Чародей, то на севере, на землях, собственно, и заселённых почти сплошь варяжскими колонистами, восстания против чужого бога возглавляли волхвы (в южных землях скорее всего истреблённые сыном хазарки Малки ещё в первые десятилетия после крещения 988 года – не их ли летописец и выводит под видом «разбойников»?).
Первыми (если не считать Богомила Соловья, вдохновлявшего новгородцев в 989 году на сопротивление крестителям) взбунтовались против новой веры волхвы Суздальской земли.
В 1025 году, под руководством волхвов, жители Ростовского края начали истреблять местную родовую знать, называемую в летописи «старой чадью» (новгородские летописи уточняют, что среди знати истреблению подвергались «бабы» – суть этого уточнения мы рассмотрим ниже).
Именно она, эта «старая чадь», была, по мнению языческих жрецов, повинна в исчезновении «гобина» – волшебной силы, сообщающей удачу людям и плодородие земле. Именно по их вине на «Понизовье», как именовали тогда Северо-Восточную Русь, царили засуха и неурожай. И уже после расправы с знатными людьми отправились за хлебом к булгарам.
В чём была вина местной знати, предположить легко – если вспомнить, что жители Ростовско-Суздальских земель, вряд ли не по её воле, помогали Добрыне и Путяте крестить Северную Русь.
Примерно той же простой логикой руководствовались англы королевства Мерсия в VII веке, сочтя принятие новой веры повинным в разразившемся вскоре море, а в XIX столетии схожим образом рассуждали представители племён Прикамья, видя причину неурожая в крещёных соплеменниках. Богов прогневали!
Для заподозренных, как легко догадаться, в обоих случаях это обошлось так же, как и в Поволжье 1025 года…
А ведь было — и моровые поветрия, и голодные годы враз за крещением… и в седьмом столетии, и в десятом, и в девятнадцатом…
И ещё одно – не было ли поволжское выступление последним отзвуком языческой реакции Святополка Ярополковича?
Князь Ярослав (тот самый «Злой Хромец») обрушился на повстанцев с дружиной. По сообщению «Повести об основании града Ярославля», у капища Велеса неподалёку от будущего города князь лично зарубил секирой священного «лютого зверя» (на сей раз, похоже, под этим определением надо понимать обычного медведя). В честь этого события на гербе Ярославля и изображается по сей день медведь с секирой.
Странновато, право же, – словно христианский мученик с орудием своего мученичества в руках.
Капище было разрушено, на его месте – возведена первая в этих краях церковь. А рядом встала княжеская крепость, принявшая имя князя, секирой проповедовавшего жителям Медвежьего Угла – это не обозначение, а название поселения, стоявшего в языческие времена на месте будущего Ярославля, – новую веру.
Волхвы бежали или были казнены. Уж не знаю, произносил ли и впрямь перед их казнью сын крестителя те речи, которые вложил в его уста чернец-летописец – о всеведении божьем, о бессилии человеческого разума.
Мол, и голод, и мор, и засуха – всё это посылает за грехи людям христианский бог, а смертным человекам нечего даже и пытаться что-то изменить – только терпеть и смиряться.
Гораздо подробнее описаны события, вошедшие в летопись под 1071 годом. Там два волхва от Ярославля (не иначе, от того же Велесова капища) пошли по погостам (так тогда обозначали не кладбища, а центры округ, укреплённые поселения) во время очередного голода.
«Мы знаем, – говорили они, – кто обилье держит!» Обилье здесь – то же «гобино». К волхвам, пришедшим в «погосты», сама «старая чадь» приводила своих «жён, сестёр и матерей». И волхвы, по выражению летописца, «в мечте» (как сказали бы сейчас, «в изменённом состоянии сознания») прорезали женщинам «за плечами», вынимая то мёд, то жито, то рыбу.
Так они прошли по всему огромному краю, от Ярославля до Белоозера. По пути к ним присоединялись огромные толпы народа – летописец называет число в три сотни человек, конечно, условное, но дающее представление о масштабах выступления язычников.
В эти же годы Киево-Печерский патерик сообщает о гибели в Ростове от рук «невегласей»-язычников епископа Леонтия.
Впоследствии появилось и житие епископа – написанное по заказу Андрея Боголюбского через сто лет после жизни будущего святого, оно изображает его победителем в борьбе с язычниками, но этому можно давать столько же веры, как и факту назначения Леонтия епископом в Ростов непосредственно из Константинополя, минуя ненавистный Андрею Киев.
Из Киева же Леонтий пришёл в Ростов, о чём в житии умалчивается, вместо этого доверчивому читателю рассказывают об отроке, родившемся и выросшем в Царьграде, при этом хорошо знавшем русский и… мерянский языки.
Сильно подозреваю, читатель, что успехи Леонтия в борьбе с «неверием», описанные автором жития, в отношении исторической действительности стоят на той же доске, что и цареградский мальчишка, невесть где изучивший язык полудикого племени из лесов и болот Поволжья.
Скорее всего Леонтий пал жертвой именно приверженцев двух волхвов. Предшественники Леонтия, Федор и Иларион, были изгнаны из Ростова. Помогавшие Добрыне и Путяте обращать в заморскую веру новгородцев жители Ростова отнюдь не торопились сами отказываться от старых Богов – каменное изваяние Велеса в Ростове будет низвергнуто в следующем, XII столетии неким Авраамием.
Однако в Белоозере волхвы столкнулись с дружиной воеводы Святослава Ярославина, Яня Вышатича – кстати, прямого потомка Добрыни Хазарина. Толпа общинников не в одну сотню оказалась бессильной перед несколькими десятками профессиональных воинов.
Единственной жертвой отряда киевского воеводы оказался… походный поп. Обозлённый Янь потребовал от белоозерцев, назвав их «смердами своего князя», выдачи волхвов, угрожая в противном случае остаться у них «в гостях» вместе с дружиной.
Судя по всему, угроза годового соседства с буйными молодцами Вышатича всерьёз перепугала белоозерцев. Волхвов они выдали, а остатки рассеянных воинами княжеского воеводы повстанцев, видимо, не смогли защитить своих вождей.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
