И чем выше поднимались солдаты, тем неувереннее и тише звучала автоматная канонада душманов.
Выстрелы становились реже и реже. Бой незаметно стих.
Когда Орлов поднялся на самый верхний ярус завоеванной высоты, только горячие груды автоматных и пулеметных гильз дымились повсюду. Лежали вокруг пустые патронташи. Гонял ветер грязные кровавые лоскуты афганских рубах. Чернели под ногами втоптанные в землю резиновые подметки сапог. Дымный тлеющий запах гари пронизывал воздух.
Сами душманы исчезли с вершины. Они неслись теперь вниз по другой стороне высоты, прячась за стенами вырытой для отхода траншеи. Разгоряченные боем солдаты рванулись было за ними в узкую земляную щель, но Орлов решительно отозвал их назад. Ему важнее было сохранить своих людей. Ни один из орловских солдат в эти минуты скоротечного боя не был даже ранен.
«Метель» так стремительно заняла неприступную высоту, что даже соседние роты не успели начать свое наступательное движение. Одной роты хватило для взятия неприступных укреплений, сдерживавших раньше самый яростный натиск всех сил полка.
Прояснилось. Выплыло из белых хлопьев развалившегося тумана чистое ясное небо. Впервые за многие дни…
Орлов сжал тангенту радиостанции.
– Я – Метель! Докладываю «Первому». Только что вышли по хребту на высоту две семьсот. Сопротивление противника успешно подавлено. Все семь ярусов обороны «Зуба» у нас под ногами. Потерь нет. Раненых тоже нет. Прошу прощения, «Первый», за плохую связь во время боя…
31
– Во-от она какая – эта кость в горле, – восхищенно вздохнул Матиевский и погладил черный камень.
– Отполированная, гладкая, как эти… у кота под хвостом…
– Смотри-ка, черная… прямо воронье перо, – крякнул другой солдат.
– И блестит, как штык.
Солдаты обступили блестящую каменную глыбу, возвышающуюся на самой вершине покоренной высоты. Черные бока гигантского изогнутого камня отливали глянцем, и скользило по этому глянцу желтое пятно отражающегося солнца.
Солдаты разглядывали удивительный камень во все глаза. Слишком много легенд приходилось им слышать про эту вершину. Слишком часто смотрели они на этот страшный камень там, в полку, через колючую проволоку полкового ограждения, невольно поеживаясь и содрогаясь от мрачных мыслей.
– А может, рванем эту хреновину, ребята? – возбужденно предложил кто-то, и в толпе послышались одобрительные возгласы.
– Ну, уж нет, – решительно возразил Матиевский, разглядывая мутное отражение в черном зеркале камня. – Это уже не просто какой-то камень. Это памятник. Монумент воинской славы. Самолет пролетит – привет, «шурави»! Ишак пробежит – привет, «шурави»… Кстати, где там наша Гюльчатай? Где эта участница героического штурма? Плевали мы вместе с нашей ослицей на все душманские укрепления…
– Точно плевали!..
– Памятник так памятник…
– Постамент имеется…
– Ага, Мамаев курган…
– Умыть его маленечко надо, – насмешливо крикнул кто-то и, не стесняясь присутствующих, тут же полил на камень из расстегнутых ватных штанов. Солдаты рассмеялись, и дружно зазвенели тугие струи о глянец страшного «Зуба», столько времени скалившегося на файзабадский полк.
– Что за народ! Ничего святого… Все опошлят, – махнул рукой Матиевский на возбужденных товарищей. – Никакой романтики. Одни животные потребности.
– Что же это такое? – с обидой шумел за его спиной Богунов. – Обшарили всю гору. Заглянули в каждую щелочку. Прочесали каждый сантиметр… И хоть бы дырку от бублика нашли. Одни пустые гильзы…
Богунов с раздражением пнул грязную душманскую чалму, сердито махнул дымящим стволом автомата.
– Столько соплей наморозили за эти дни, и все даром. Нет никаких складов. Ни оружия, ни золотишка с лазуритом, ни каких-никаких ценных предметов. Хоть бы чашка какая китайская попалась бы на память…
– Ага… Хоть бы крышку от унитаза лично для сержанта Богунова…
– С дырочкой метр на метр…
– Да мне уже унитаз без надобности… Я в желудке дыру протер с голодухи, – зарычал Богунов. – Где склады с верблюжатиной? Где бочки с красной икрой? Где цистерны с их кислой водкой? Здесь же вокруг из съедобных предметов один помет ишачий…
– О-ох, и безобразие, я вам скажу, – протянул низкорослый Круглов, развалившийся прямо на тающем снегу. – Завоевываешь-завоевываешь, и все впустую. Вечером уйдем отсюда, а за нами сюда обратно эта банда вернется, и опять «душки» уютно себе устроятся, – Круглов плюнул в сторону каменных укреплений. – Столько героических усилий… А результат войны – нулевой.
– Это точно. Не воюем, а крутимся волчком. Как дурная собака за собственным хвостом, – заметил Богунов. – Хорошо, хоть все целы на этот раз.
В наушниках послышались шорохи, скрипы.
Шульгин прислушался, подобрал рукой тангенту радиостанции.
– Метель-один! Метель-один, как слышно! Я – Основа, прием! Метель-один!
– Первая Метель на связи, прием!
Шульгин сразу узнал голос начальника политотдела. Низкий, глухой, монотонный голос вечно недовольного человека. Давно уже не слышен был этот голос в эфире за эти долгие дни. Шульгин невольно поежился.
– Метель-один! Приказываю немедленно объяснить… Без всяких выкрутасов… Что у вас там происходит? Как вы оказались на высоте две семьсот? Кто вам приказывал? Кто вам уже не указ, товарищ лейтенант? Может быть, командир полка?.. Политотдел?.. Может, я вам не угодил?..
Сердитый голос перебивал шорохи эфира и резал по нервам.
– Что вы себе позволяете? Что у вас там в голове вообще? Есть что-то или как?.. Просто шапку носить… Хватит, чувствую, с вами лояльничать. «Первый» строго спросит с «Метели», а я спрошу с вас. Строго спрошу за самовольство… Дикорастущие какие-то лейтенанты… Несет вас все время куда-то… Без руля и ветрил… – голос зазвенел натянутой струной. – Вы замполит или где?.. Какая у вас должность вообще или вам совсем нечего делать?.. Удивляюсь я вам… Форму носите, а кое-где пусто… Очень удивляюсь…
Голос захлебывался от гнева. Грозная пауза повисла в эфире, и снова прокатились по оперативной волне начальственные ноты.
– Мы с вами полностью разберемся, товарищ лейтенант, в «Большом хозяйстве». По косточкам вас разложим… вдоль и поперек по-партийному. Кому вы служите и зачем? Не позволим вам уклоняться. Члену партии… А сейчас приказываю, – голос наполнился металлом, – приказываю оставить на высоте агитационные листовки. Рассыпать их в окопах. В укреплениях. На тропах. Контрпропаганда сейчас важнее всего. Это и есть партийно-политическая работа, если некоторые не понимают! Что неясно?.. Повторить вам или как? Прием…
Шульгин невольно усмехнулся. Он ожидал от начальника политотдела любые вопросы, например, о раненых, о настроении людей, о подробностях взятия «Зуба», но эта забота о бумажных листовках, совершенно не нужных ни душманам, неграмотным большей частью, ни мирным озабоченным неизбывной нуждой дехканам, ни его измотанным и голодным солдатам, неожиданно разозлила его.
