— Слушайте, вы, тупой недоумок… — заскрипел зубами Мюррей и даже сам несколько осекся. Но отступать или извиняться было уже поздно. — Вам хочется сохранить свою должность? Я-то просто сейчас позвоню в другой банк. Но вам это с рук не сойдет — думаете, я не знаю, сколько там у вас нарушений, в вашей гребаной конторе?
— Еще ни разу в жизни, — в тихом изумлении произнес председатель правления, — меня так не оскорбляли.
— Так вот что я вам скажу, господин председатель правления. Если вы сию же секунду не выложите мне эти деньги, обещаю — тупым недоумком вас будут называть все в этом городе. Все без исключения.
Клайв Прескотт
Комиссар полиции позвонил из особняка Грейси окружному инспектору, тот немедленно перезвонил в Центр управления лейтенанту Прескотту. Вызвав по рации «Пэлем Сто двадцать три», Прескотт сообщил:
— Мы согласны заплатить выкуп. Повторяю, мы заплатим выкуп. Как поняли?
— Вас понял. Сейчас я передам дальнейшие инструкции. Вы должны выполнить их в точности. Подтвердите.
— Я понял, — сказал Прескотт.
— Три пункта. Первое: деньги должны быть в пятидесяти- и стодолларовых банкнотах. Пятьсот тысяч сотнями и пятьсот тысяч полусотенными. Повторите.
Прескотт медленно повторил сказанное. Дэниэлс передал это дальше по инстанциям.
— Итак, получается пять тысяч стодолларовых бумажек и десять тысяч по пятьдесят. Пункт второй: деньги следует разложить на пачки по двести бумажек в каждой и перетянуть каждую пачку резинкой по длине и ширине. Как поняли?
— Пять тысяч сотенных, десять тысяч пятидесяток, пачки по двести банкнот, перетянуть вдоль и поперек резинкой.
— Пункт третий: купюры должны быть не новыми, а номера серий выбраны наугад. Повторите.
— Все бумажки старые, — проговорил Прескотт, — номера не подбирать.
— Это все. Когда деньги доставят, свяжитесь со мной, чтобы получить дальнейшие инструкции. Конец связи.
Прескотт связался с Дэниэлсом, сидевшим в кабине машиниста на «Двадцать восьмой».
— Я все понял из твоих повторов, — сказал Дэниэлс. — Информация уже на пути к мэру. Свяжись с ними снова и попробуй выторговать побольше времени.
Прескотт снова вызвал захваченный поезд.
— Я передал ваши распоряжения, но нам нужно больше времени.
— Сейчас два сорок девять, — ответил главарь — У вас есть еще двадцать четыре минуты.
— Будьте реалистами, — возразил Прескотт. — Деньги надо пересчитать, разложить по пачкам, доставить… Это просто физически невозможно.
— Нет.
Ровный непреклонный голос моментально вогнал Прескотта в состояние беспомощного ступора. В другом конце зала бешено жестикулировал Коррелл, весь в мыле: явно разрабатывает свой гибкий график. Точно такой же маньяк, как эти бандиты, подумал Прескотт, думает только о своем расписании, а пассажиры — черт бы с ними. Заставив себя успокоиться, он снова взялся за микрофон.
— Послушайте, — превозмогая дрожь, сказал он, — дайте нам еще пятнадцать минут. Зачем нужно убивать невинных людей?
— Невинных людей не бывает.
О боже, подумал Прескотт, да они совершенно безумны!
— Пятнадцать минут, — повторил он. — Неужели из-за каких-то пятнадцати минут вы перебьете всех пассажиров?
— Всех? — В голосе прозвучало удивление. — Мы вовсе не собираемся убивать их всех. Если только вы нас не заставите, конечно.
— Да-да, я понимаю, — заспешил Прескотт, цепляясь за долгожданную человеческую эмоцию, впервые прозвучавшую в этом ледяном голосе. — Дайте же нам дополнительное время.
— Потому что если мы убьем всех, — спокойно объяснил голос, — мы останемся без рычага воздействия. Но если убьем двоих, троих или даже пятерых, у нас все равно останется достаточно. Один заложник за каждую минуту опоздания. Больше мы это обсуждать не будем.
Прескотта терзали смешанные чувства: он был в ярости, близко к отчаянию и одновременно готов на любое унижение, если это как-то поможет, но он знал, что все эти чувства бессильны перед железной волей врага. И стараясь совладать со своим голосом, он переменил тему:
— Вы позволите нам подобрать старшего диспетчера?
— А кто это?
— Человек, которого вы застрелили. Мы хотели бы отправить туда носилки, чтобы вынести его.
— Нет.
— Вдруг он еще жив и страдает?
— Он мертв.
— Откуда вы знаете?
— Он мертв. Хотя если вы настаиваете, можем всадить в него еще полдюжины пуль, чтобы он не мучился. Но он вряд ли мучается.
Прескотт облокотился на стол и уткнулся лицом в ладони. Когда он снова поднял голову, из глаз у него текли слезы, и он сам не знал точно, что их вызвало — ярость, жалость или то и другое вместе. Скомкав носовой платок, он тщательно промокнул глаза — сперва один, потом другой, — а затем связался с Дэниэлсом. Сухим служебным голосом он произнес:
— Отсрочки не дают. Категорически отказались. Будут убивать по одному пассажиру за каждую минуту опоздания.
— Успеть в срок невозможно, — так же сдержанно отозвался Дэниэлс.
— Три часа тринадцать минут, — сказал Прескотт. — После этого можем начинать вычеркивать пассажиров. По одному в минуту.
Мюррей Лассаль
Мюррей Лассаль взлетел по парадной лестнице, перескакивая через две ступеньки, и ворвался в спальню мэра. Его честь лежал лицом в подушку, пижамные штаны были приспущены, так что белел голый зад, а рядом стоял врач со шприцем наготове. Зад был приятной формы, практически безволосый, и Лассаль подумал: если бы мэров выбирали по красоте их задниц, его честь правил бы вечно. Доктор сделал выпад, мэр издал краткий вскрик, перевернулся на спину и натянул пижамные штаны.
— Сэм, вставайте и одевайтесь. Мы едем, — произнес Лассаль.
— Да вы с ума сошли! — простонал мэр.
— Не может быть и речи, — вмешался врач. — Это просто смешно.
— Вас забыли спросить, — парировал Лассаль. — Политические решения здесь принимаю я.
— Его честь — мой пациент, и я не позволю ему встать с постели.
— Что ж, тогда я найду доктора, который позволит. Вы уволены. Сэм, как фамилия того черномазого интерна в больнице Флауэр? Которому вы помогли поступить в медицинский колледж?
— Этот человек очень болен, — сказал доктор. — Сама его жизнь может быть под угрозой.
— Разве я не сказал вам — исчезните? — Лассаль свирепо глянул на доктора. — Сэм, я вспомнил фамилию этого интерна — Ревиллион. Сейчас я ему позвоню.
