качкой. Но это уже не тот ход, не та скорость, которая нужна была судну для спасения от урагана!
– Настигнет нас шторм, сэр капитан! Все равно не уйдем! Эх, нам бы такой маневр сделать часа три назад! – Генрих проговорил это достаточно громко, не стесняясь того факта, что его слова услышат матросы, которые находились на верхней палубе – даже лучше будет, если услышат! Его пропущенное капитаном предупреждение о близкой опасности войдет в сознание матросов, а это немаловажно на море, случись какой беде! Тогда у Генриха появится необходимый авторитет в возможной схватке с нерадивым Уильямом Лофлином.
– Сам вижу! – раздраженно отозвался капитан. Он убрал в карман потухшую трубку, подошел ближе к поручням, внимательно наблюдал за коварным серым пятнышком, которое, словно нарыв, неприметно, но упорно надувалось и белело своей макушкой. – Может, хоть из эпицентра успеем выскочить! Только бы ветер не упал до полного штиля!
Ветер с востока продержался еще часа три, а пополудни, когда Генрих сменился, пообедал и отдохнул свои положенные четыре часа, печально, будто последний выход умирающего, он прошелестел в канатах барка и затих. Судно прошло немного по инерции и беспомощной огромной неуправляемой бочкой закачалось на пологих волнах. Куда-то, словно летающие рыбы под воду, исчезли альбатросы, и даже цвет воды изменился – с приятного светло-зеленого на угрожающе темный. Пассажиры в ожидании бури попрятались в каютах. Матросы, каждый на своем месте у мачт, у шкотов, замерли, наблюдая, как, рассекая теперь уже грязно-серый западный небосклон бесшумными пока молниями, на океан и на покорный барк неудержимо накатывался ураган…
– Иде-ет! Сэ-эр, ураган иде-ет!
Это подал полный отчаяния голос марсовый с фок-мачты, как безумный размахивая обеими руками перед собой, словно намереваясь таким способом остановить природную стихию. Через десять минут и весь экипаж увидел, как с норд-веста, срывая верхушки волн и поднимая пелену брызг, к барку стремительно летел первый шквал недалекого уже шторма. Молодые матросы бледнели, старые молча крестились, сняв шапки, – не первый в их жизни ураган, а вдруг – последний?!
– Паруса! Убрать кливера, фок, грот… – слишком запоздало подал команду Уильям Лофлин. И даже ногами затопал от нетерпения. Матросы кинулись к вантам, но неимоверной силы порыв ветра ударил по парусам, накренил барк, окатил его облаком из соленых брызг. Паруса выстрелили, как огромные береговые пушки, мелькнули над водой и унеслись за водяным вихрем, легли на волны и пропали из виду.
– Держи бушприт по ветру! – крикнул капитан. Генрих, которому «выпало» счастье стоять вахту в начале шторма, втянул голову в плечи, спасаясь от холодных майских брызг, всеми силами старался удержать барк курсом на юг, благо один кливер и гафельный паруса каким-то чудом все еще держались на своих местах, продолжая служить верно своему кораблю и команде.
Унесся короткий предупредительный шквал, и команда пришла в себя. Первая штормовая вахта, накрепко застраховав себя канатами к мачтам или к стоячему такелажу, остались на верхней палубе, остальные матросы укрылись в кубрики – шторм нагрянул не на один час, придет и их время подниматься под соленый душ…
За первым шквалом налетел второй, но матросы успели потравить шкоты. Кливер и гафельный паруса встали ребром к ветру, затрепетали, угрожая толстыми кренгельсами[15] хватить по голове кого-нибудь из раззяв матросов и дать урок на долгие годы… Едва и этот порыв пронесся над барком, как задул устойчивый норд-вест, матросы закрепили три кливера, подняли грот и грот-марсель, выбрали слабину гафельного паруса, и «Генерал Грант» уверенно пошел на юг, как бы пропуская шторм у себя за кормой с единственной слабой надеждой теперь хотя бы успеть покинуть центральную полосу идущего шторма. Вслед за ветром, ближе к вечеру, барк догнали черные лохматые тучи с трескучими разрядами молний, а еще через час, когда Генриху снова выпало время нести вахту, первая по-настоящему страшная волна докатилась до судна… Она ударила в корму, подняла «Генерала Гранта», пронесла вперед, не сбрасывая с себя, прокатилась под днищем, потащила за собой, как бы волоча барк за длинный бушприт, кормой вниз…
– Боцман! – прокричал Уильям Лофлин с высокого юта.
– Слушаю, сэр капитан! – отозвался от грот-мачты Питтер Лич, привязавший себя крепким страховым концом, чтобы не смыло волнами в океан, который начал выгибаться длинными и неровными буграми.
– Живо растолкай моего помощника! Хватит этому борову храпеть в постели! Чего доброго, так и утонет сухим! – зло пошутил капитан. Ему приходится стоять вахту практически одному, без помощника, а это уже просто физически тяжело в такую погоду.
Боцман отвязал страховой конец от мачты, подождал, когда с бака скатилось очередное облако брызг, и крабом, расставляя ноги шире плеч, ловко пробежал к кормовым каютам, пропал минут на десять, после чего, с опаской хватаясь за протянутые штормовые леера, доложил капитану, что Ларри Марч если и поднимется на ют, то не скоро, как того хотелось бы капитану: на все увещевания боцмана подняться с койки помощник отвечал одно и то же: «Пош-шел вон, болван в ракушках!»
– Первый и последний раз он идет со мною, чертов пьяница! – выругался Уильям Лофлин, проклиная мореходную контору, которая присоветовала ему взять Ларри Марча в рейс, как весьма способного моряка. Этот моряк если на что и способен, то только пить по кабакам и прятаться от шторма в каюте. Капитан повернулся мокрым лицом к рулевому, громко сказал: – Сейчас я сам подниму его. Следи за барком повнимательнее, Генрих, иначе нам всем не поздоровится! Сможешь постоять на мостике один?
– Будьте спокойны, сэр капитан! У меня и на затылке есть глаза! – уверенно ответил Дункель, успевая видеть разом и порывы ветра, и натянутые паруса, и накатывающуюся с кормы волну…
Уильям Лофлин с трудом растолкал своего помощника – похоже, он совсем задохнулся в своей каюте, провонявшей вином и табаком.
– Ларри, потрудитесь привести себя в порядок, а свое логово в божеский вид! – закричал капитан, теряя всякое ангельское терпение. – Уже целый час барк в штормовой полосе, а вы валяетесь в постели, как портовая шлюха на задворках трактира! Такая же пьяная и неряшливая! Не заставляйте меня звать матросов и из ведра умывать вашу пьяную рожу!
Толстый и рыжий Ларри Марч едва оторвал голову от измятой и несвежей подушки, едва узнавая, уставился тупым взглядом в мокрое, искаженное злостью лицо капитана. С трудом встал, но барк качнуло, и помощник с видимым удовольствием, блаженно хихикая, завалился боком на постель, как бы показывая, что сама судьба не велит ему вставать. И даже то, что при падении ударился головой о переборку, не отрезвило его. Похоже, Ларри
