23
Кристиан задумался и незаметно для себя прошагал всю набережную до городского дендропарка, живописно раскинувшегося на тупоносом мысу. Витиеватые дорожки, присыпанные мелкой гравийной крошкой, вечно норовящей забиться в ботинки, петляли под раскидистыми кронами деревьев. Единственная аллея, прямая как стрела, была обсажена по обеим сторонам деревцами магнолии. Розовые, как платья подружек невесты, и пышные, как облака, цветущие деревья густо насыщали воздух сладко-кислым дурманящим ароматом. Аллея обрывалась почти внезапно, переходила в широкие ступени к небольшой площади с фонтаном, откуда брала начало набережная «дорогих кварталов». На ее окончании высился комплекс, где жила мама. Почему бы не наведаться? По пути заглянул в кондитерскую – купил пирог с сыром для себя, пару круассанов для матери.
Мама на удивление встретила его у двери.
– О! А вот и ты! Заходи, будь как дома, приготовь нам перекусить – я как раз из магазина пришла. Только давай сначала выпьем кофе с твоими круассанами – я голодна как волк! Сейчас включу кофеварку.
– Привет. Разделяю твое желание. А ты что такая бодрая?
– Я всегда бодрая, только не всегда снаружи. Послушай, я письмо написала в издательство. Посмотришь?
– Посмотрю, отчего не посмотреть. Что издаешь?
Кристиан разбирал пакеты с покупками, заполнял холодильник. Мама вполне способна забыть и оставить продукты киснуть в тепле.
– Мою римскую историю, в твоем переводе на итальянский, берут в большой сборник. Хотелось другого, но это даже круче. Потом будет роскошная презентация… – Лия кружится вокруг себя, держа в одной руке чашку с кофе, другой роняя на пол крошки, осыпающиеся с надкусанного рогалика. – Поедешь со мной? Ах да…
– Что?
– Мне твой папенька такую истерику закатил, что я, видишь, от потрясения даже гулять пошла.
– Вы всё еще находите, о чем ругаться? Умеешь удивить, мам.
– Люди, у которых есть общие несамостоятельные дети, обречены общаться. Да и потом, конечно, тоже.
– У меня скоро защита диплома, и всё, больше у вас на меня никаких рычагов влияния не будет.
– Можно подумать, сейчас есть.
– Отец думает, что есть. Так что случилось, мам?
– Ну-у-у… – Лия садится за стол, поддевает пальцем уголок теста и разматывает остаток круассана как свивальник. – Он говорит, что у тебя женщина с ребенком…
– И?
– И ты загубишь свое будущее.
– По его мнению, я его уже давно загубил и помру нищим под забором. Так не всё ли уже равно?
– Нищим ты не умрешь, тут я абсолютно спокойна – в курсе твоих гонораров и способностей. Писал бы сам, а?
– Говорили уже об этом.
– Ладно. Но ты же не собираешься жениться? – Лия поднимает наконец взгляд от руин выпечки и смотрит в глаза сыну.
Они стеклянно блестят над пунцовыми пятнами бешенства на бледном лице.
– Собираешься?
Кристиан продолжает проживать внутреннюю эмоциональную бурю, и Лия чувствует себя на грани отвержения – любое неверное слово или реакция отправят ее в тот же недружественный стан, где в мире сына отведено место Алексу.
– Девочка или мальчик? Маленький?
– Девочка, Ханна. Ей годик. – Взгляд Кристиана теплеет, в уголках губ подрагивает смущенная улыбка.
– Девочка! Боже, как я всегда мечтала о маленькой девочке! Мне уже не терпится познакомиться! Расскажи о них, что хочешь, а я, пожалуй, нарежу салат к сырному пирогу. И пей уже свой кофе! Где продукты? Когда ты успел все рассовать?!
Под размеренный стук ножа, незначительные, ненавязчивые вопросы Кристиан рассказал маме всё, что сумел обернуть в слова. Лия с мягкой улыбкой приняла свитки признаний, не показав их тяжести. Между «быть (с кем-то)» и «быть правым» зачастую стоит сложный многоступенчатый выбор.
– Только, мам, это не для обсуждений. Не с отцом.
– Нет-нет, я в ваши дела-отношения не вмешиваюсь. Он это прекрасно знает – позвонил проораться.
– Извини, мам.
– Просто не будь таким же, сын. Так, ладно. Письмо посмотришь?
Весть об открытии границ встряхнула остров и вывела из долгой спячки, как бы цинично это ни звучало в отношении бессрочных пациентов инфекционных отделений. Остров, как радушная хозяйка перед приездом дорогих гостей, выметал паутину по углам, выбивал пыль из ковров и начищал фамильное серебро. Города с ужасом обнаруживали угольные потеки от печного отопления на стенах своих прекрасных исторических зданий, неопрятные лохмотья разросшегося плюща, скрывавшие старинную кладку, скрежет заржавленных флюгеров и ворот, распугивающий певчих птиц в заброшенных парках, неопрятность газонов, простреливаемых метелками диких трав. Никогда еще май не видел такого запустения в райском уголке – уж не наслать ли кару небесную на нерадивых людишек? Да и шарахнул с досады в ночь грозовыми раскатами, шквальными ветрами, ливневыми потоками. Человеческое население скукожилось от страха, глазки зажмурило, а когда поутру обозрело масштабы последствий природной вакханалии, забегало, засуетилось, а то неудобненько как-то: поваленными деревьями дороги перекрыты – не проехать, размытым грунтом всё вокруг изгажено – не пройти. А тут еще туристический сезон на носу – как же, как же денежки из тугих кошельков отдыхающих вытряхивать при таком бардаке? И пошла работа: в одном месте очистили, отмыли – из другого насыпалось. Шаг за шагом навели порядок. К лету остров блистал новенькой монетой посреди бескрайнего полотна синего моря – красота!
Отдельные же индивиды постепенно возвращались к своей обычной рутине. Макар с наслаждением возобновил любимую работу в библиотеке Людовика. Стефания с утра до ночи экзаменовала студентов в институте. Кристиан защитил диплом и, уставив бабушкину квартирку пустыми коробками, тоскливо медитировал над своим детством. Слава разорвал контракт и томился, пытаясь вспомнить, чем же занимался до эпидемии. Маша продолжила работать с малышами, бессознательно избегая удушающей обстановки дома. Милана, со своим мышлением кризисного менеджера, без катастроф и Джины в качестве амбассадора ее передовых идей затерроризировала Людовика, виноградники и винные погреба которого не знали ни дня простоя и не терпели никаких революционных безграмотных вмешательств. Временным утешением Милане послужило заброшенное кафе подруги – как же, Джина проснется, а ее семейное дело мертво – непорядок.
Неприкаянность Славы не давала покоя Макару. Взрослый сын без дела – головная боль всякого ответственного родителя. Да и психоэмоциональное состояние парня вызывало обеспокоенность. Времена перемен и потрясений – бездонная кормушка для психологов, но люди старой школы знают: ничто так не исцеляет, как монотонный результативный труд. Под разными предлогами, ссылаясь на свою якобы физическую ограниченность и потребность семьи в пополнении финансов, Макар начал привлекать сына к реставрационным работам. Из глубины своей апатии Слава ничему не сопротивлялся, безрадостно выполняя несложные поручения отца.
– Что-то, Макар, неладное у тебя с сыном, – заметил Людовик, любовно поглаживая кожаный переплет обновленной книги.
– Ты прав, Людовик, теряю парня – чем дальше, тем больше замыкается. Не знаю, что и делать: не по душе ему мои кропотливые занятия.
