что она тебя не любит. Она просто может забыть… Ты же не помнишь, кем ты был раньше?
– Нет, – вздохнул Тео.
– И я не помню, – заметила я. – Может, я была усатым почтальоном, которого съели собаки и злые старушки?
Тео улыбнулся. Я поняла, что тему нужно развивать.
– Или … вообще была голубем, который очень любит архитектуру! – улыбнулась я, помахав руками, словно крыльями.
– Ну, на голубя ты не похожа, – с сомнением заметил Тео.
– Или вообще была акулой, которая плавала возле корабля и прислушивалась к крикам: “Тонем!”, и в этот момент доставала салфетку и вилку? – импровизировала я.
– Ну вряд ли! – покачал головой Тео, улыбаясь. Видимо, он представил картину.
– Или вредной старушкой, купившей ружье! – смеялась я. – И протирающей его на веранде собственного дома в ожидании гостей!
– Старушка – это слишком! – смеялся Тео.
– А как на счет толстого полисмена, который умер от сердечного приступа со свистком во рту, когда гнался за хулиганами? – спросила я, видя, как Тео оживился.
– А может, я была жирафом в зоопарке и смотрела на посетителей с прищуром: “Кто эти муравьи?”, – улыбалась я, пытаясь вытянуть шею.
– Ой, а что такое жи-раф? – спросил Тео.
– Сейчас, я попытаюсь тебе описать, – задумалась я, хватая уголек и отряхивая юбку. Я подошла к мольберту и стала пытаться нарисовать жирафа. Любопытный Тео подлетел поближе. А я рассказывала про жирафов все, что знаю. К своему стыду я относилась к тем людям, которые про соседей знают больше, чем про жирафа.
Я очнулась в тот момент, когда держала в руках кисточку. Причем, не в правой, а почему-то в левой руке. И, я хочу вам сказать, я никогда не догадывалась о талантах левой руки! Обычно я все делала правой, но тут почему -то левая. И жираф получился такой, что хоть на конкурс отправляй!
– Ого! А ты говорила, что не умеешь рисовать! – воскликнул Тео.
Я и сама от себя не ожидала таких талантов!
– Мама тоже рисовала левой рукой! – заметил Тео, а я удивленно посмотрела на кисть в руке. – Слушай, а ты не можешь быть… моей мамой?
Глава 46
– Нет, вряд ли… – опешила я от таких новостей. – Тео, я сомневаюсь… Я понимаю, что тебе очень хочется встретить маму снова, но …
– Ты знала про тайник! Ты рисуешь левой рукой! Ты знаешь, что лежало в шкафу! Знаешь, как смешиваются краски! Ты нравишься папе! – перечислял Тео немаловажные для него факты.
Я сделала глубокий вдох. Вот как объяснить мальчику, что он – ошибается?
– Пойдем! – произнес Тео, решительно требуя, чтобы я шла за ним. – Я знаю, как это проверить!
Мне стало страшно и неловко одновременно!
– Тео, послушай, – попыталась остановить мальчика я. – Я все понимаю, но … Я не…
Он открыл дверь, требуя, чтобы я шла с ним. Я решила не шуметь. Не хотелось бы, чтобы лорд проснулся от того, что мы тут обсуждаем, кто вернулся с того света, а кто нет. Мне не хотелось причинять ему боль, лишний раз ковыряя рану. Мне нужно смириться с тем, что в его сердце всегда будет царить она.
“Ну почему же я должна мириться!”, – возмутилась я.
Но при этом я понимала, что мертвая жена – самая опасная соперница. Он с ней никогда не поругается, он помнит о ней преимущественно хорошей, она была почти идеальной, она все делала по другому, она бы никогда не надела такое платье…
– Идем, – позвал меня Тео. Я поспешила, видя перед собой закрытую дверь.
Тео нырнул в нее, а потом что-то щелкнуло. Дверь открылась, а я увидела комнату. Она явно принадлежала женщине. Все в ней было нежное, красивое и кружевное. Засохший и облетевший букет цветов стоял на столике. Дорогая расческа – щетка с длинными светлыми волосами лежала рядом. Неподалеку змейкой выползала из шкатулки нитка жемчуга.
Казалось, в этой комнате навсегда остановилось время. Мне даже почудился аромат духов.
Постель была аккуратно заправлена. В кресле лежал плед, а поверх него книга с закладкой. Все было нетронутым, словно после смерти хозяйки просто повернули ключ и закрыли комнату, словно музей.
Такое чувство, словно женщина только – только вышла, и сейчас вернется.
– Ну? Узнаешь? – спросил Тео, пока я осторожно ходила по комнате.
Я подошла к трюмо, глядя на себя. Вид у меня был еще тот. Если вы где-то видите аккуратную и красивую няню, то я вас разочарую. Хорошая няня должна выглядеть так, словно прошла все войны мира. На одной руке у нее след от фломастера, на голове пара седых волос или штукатурка, на груди пятна от кашки, которую она пробовала сама, перед тем как давать ребенку, на коленях дыры, а в глазах усталость. Это означает, что она ползала с вашим ребенком по полу, играя в игрушки, проверяла по десять раз закрыла ли балконная дверь, заслоняла собой розетки, успевая разогревать кашку и петь песенку. Чадолюбие и отвага! Вот девиз хорошей няни.
И сейчас я могла с гордостью назвать себя хорошей няней. Вид у меня был соответствующий. Кое-как собранные волосы, синяки под глазами, заострившиеся черты лица и …
Я смотрела на себя, на комнату, за моей спиной. И ничего не узнавала. Вот прямо ничего! Ни шторы с кисточками, ни позолоченные вензеля на спинке кресла.
Отвернувшись, я взяла книгу в руки, полистала ее, глядя на какие-то стихи. Потеребила закладку в руках, пытаясь вспомнить ее.
– Ну как? Что-то вспомнила? – спросил Тео с надеждой.
– Пока нет, – прошептала я, идя к шкафу. Я честно пыталась вспомнить хоть что-нибудь. Но с каждой минутой, проведенной здесь, я понимала, что я ничего не помню.
– Может, платья посмотришь? – спросил Тео с надеждой. – Мама любила красивые платья!
Вот как объяснить ребенку, что я – не его мама? Может, другая бы на моем месте соврала, чтобы не причинять малышу боль. Но я решила сказать правду.
– Тео, милый, я здесь ничего не помню. Для меня это – просто комната и…
На секунду я застыла, в надежде, что сейчас вспомню ее, а потом потрясла головой. И это не помогает!
– Вот и все, – закончила я.
– Жа-а-аль! – протянул Тео. – Я надеялся!
– Твоя мама обязательно однажды вернется, – произнесла я. Но сама понимала, что все-таки вынуждена солгать.
– Тогда пойдем быстрее, пока папа нас здесь не застукал! – послышался голос Тео, а я направилась на выход.
Тео остался в комнате и закрыл двери изнутри, а потом прошел сквозь стену.
Ладно, я пойду рисовать! А ты иди и поспи, как следует! – в голосе Тео звучала грусть. – Только вот я не знаю, что делать с картинами… Я их столько нарисовал, что…
– А давай устроим выставку? – предложила я.
– Выставку? – спросил Тео, переключившись на тему.
– Да! – кивнула я. – Мы выберем коридор, снимем оттуда все картины, спрячем их, а вместо них повесим твои!
– Выставку! – обрадовался Тео. – Мы с мамой ездили на
