человека, который сломал жизнь твоего мужа. Он был в нашем доме. И тебе известно его имя: это психотерапевт Евгений! Его судьба – в твоих руках! И я, Артем Кабанов, тоже вверяю свою судьбу в твои руки. Я вернулся к тебе, смерть поправ! Я восстал из могилы! Я прошел тягчайшие испытания! И пусть мои волосы короче, нежели были прежде; пусть мои щеки запали, взгляд потух, а моя одежда изорвалась в клочья. Все равно я сохранил человеческое облик, твердость духа и любовь к тебе!»
От этих высоких слов, которые выплеснулись из самой души, Кабанов зарыдал пуще прежнего. Он уже не обращал внимания на ледяной ветер, на колючий снег, секущий лицо, на озирающихся прохожих. Он восходил к своему трону, к высочайшей нравственной точке, чтобы оттуда снизойти в любимый им мир… «Родная моя! – бормотал Кабанов, стараясь не упоминать в своих мыслях имя жены, дабы не оговориться снова. – Я иду к тебе! Как Одиссей к своей Пенелопе! Как блудный сын к своему отцу! Как… как, блин… как…»
Кабанову очень хотелось подобрать какой-нибудь исторический или библейский эпизод к текущему моменту и тем самым насытить его драматизмом до предела, но все же ограничился Пенелопой и блудным сыном, потому как ничего подходящего больше не вспомнил. Но, собственно, уже приблизился кульминационный момент, Кабанов прокрался в собственный подъезд, и не лишним было еще разок мысленно прогнать заготовленную речь.
Остановившись напротив двери из роскошного красного дерева, Кабанов отдышался, стряхнул капельки растаявшего снега с лысины и опустился на колени. Поразмыслив, он решил сделать это позже, после того, как вручит Ольге регистратор с записью, и встал на ноги.
«Блим-блим!» – пропел звонок внутри квартиры. Кабанов напрягся, поставил брови домиком, надломил губы, вытянул кверху шею в волевом стремлении вырваться из сдавливающей его несвободы – точь-в-точь, как тот памятник из красного гранита.
Дверь на удивление распахнулась во всю ширь. «Сейчас кинется мне на шею!» – успел подумать Кабанов.
На пороге стоял Варыкин. Он был гол, если не считать повязанного на манер туземной повязки полотенца. Челюсть его ритмично двигалась, издавая сочные чавкающие звуки. Широкий, гладко выбритый подбородок лоснился от жира.
– Гы… – произнес Кабанов, сделал шаг назад и подавился слюной.
– Чувак, – сказал Варыкин, чуть прикрывая за собой дверь. – Ты мне надоел.
Кабанов стоял ни жив, ни мертв.
– Где… Зоя… – едва слышно произнес он.
– Кто? – уточнил Варыкин.
– В смысле Оля, – поправил Кабанов.
– Оля? Оля в душе.
– Да нет же! – раздался звонкий голос жены из коридора. – Я уже вышла!
Кабанов пытался встать на цыпочки, чтобы увидеть жену и потребовать от нее каких-нибудь объяснений, но Варыкин закрывал своими широкими плечами весь дверной проем.
– Ты… ты что здесь делаешь?! – прошептал Кабанов. Он утратил способность говорить громко и отчетливо. – Это моя квартира… И жена – моя…
– Была твоя, – уточнил Варыкин. – Но ты помер. Олечка овдовела. Но не на долго. Да, лапусик?
Варыкин притянул к себе Ольгу и чмокнул ее в щеку.
– Но я ведь живой! – прошептал Кабанов.
– И что теперь делать, чувак? Что теперь прикажешь делать? Свершилось! Всё! Нет тебя! Понимаешь? Нет тебя! Тебя нету! Ты – никто! Пустое место! Ноль!
– Я не пустое место, – возразил Кабанов и погрозил Варыкину пальцем. – Я докажу! Я Артем Кабанов, владелец сети автомастерских…
– Да какой ты Кабанов? – усмехнулся Варыкин. – Бывший Кабанов. Его тень. Жалкое его подражание. Пойми, чувак, твой поезд ушел. Тебя похоронили. С землей сровняли! И ни у кого нет по этому поводу сомнений! И назад уже ничего не вернешь!
– Почему же, – шепотом возразил Кабанов и крепче сжал регистратор.
– Что у тебя там? – усмехнулся Варыкин. – Компромат на меня?
– Доказательство… Неопровержимое…
– Доказательство чего?
– Что вы в сговоре с психологом. Он меня оглушил и кинул в подвал. А обставили дело так, будто я умер…
– Не знаю никакого психолога, – поморщился Варыкин. – Твою машину нашли сгоревшей за городом на краю поля. От водителя остались лишь куски жареной кожи. Экспертиза установила, что за рулем был сильно выпивший Артем Кабанов. Заключение экспертизы и свидетельство о смерти имеются.
– Я найду доказательства, что все это было подстроено!
– Валяй! Ищи! – великодушно позволил Варыкин. – Вот только зачем тебе эти доказательства? Тебе сюда уже дороги нет! Всё уже переместилось, переехало, сдвинулось. Твое место занято, чувак. Оно засажено деревьями, и они пустили корни, и не выкорчуешь, как ни старайся! Мой тебе совет: поищи себе другую полянку. Зря, что ли, мы тебя с такими почестями хоронили? Зря столько денег на памятник вбухали?
– Моих денег, – мертвенным голосом произнес Кабанов.
– Моих, твоих – какая разница? – поморщился Варыкин и несильно толкнул Кабанова в грудь. – Дуй отсюда, чувак! По-хорошему тебя прошу!
– Мы вас по-хорошему просим, – эхом отозвалась из-за спины Варыкина Олечка. – Уходите отсюда, пока полицию не вызвали.
Кабанов, не владея собой, ринулся вперед, но наткнулся на жесткий кулак Варыкина.
– Стой, чувак! Куда прешь!
Из-за плеча Варыкина выглянуло смазанное кремом личико Ольги. Увидев Кабанова, она тотчас уставилась в потолок, словно по нему полз необыкновенно жирный, двухголовый и трехглазый клоп.
– Как же так, Олюшка! Это же я! – взмолился Кабанов. – Ты же узнала меня! Я же твой муж!
– Нет-нет, – торопливо заговорила Ольга, продолжая следить за клопом. – Мой муж погиб и похоронен на Новом кладбище. А теперь у меня другой муж. А вас я не знаю. И уходите, пожалуйста. И не смейте снова появляться здесь. Мы не хотим вас видеть и знать…
– Не хочешь знать?! Не хочешь знать?! – закричал Кабанов. У него вдруг прорезался голос. – Неужели у тебя сердце не дрогнуло?! Я же к тебе как блудный сын, как Одиссей, а этот негодяй Варыкин… Да! Да! Моя рожа изорвана в клочья, и моя человеческая судьба, но я, Артем Кабанов, вернулся с твердостью, но короткими волосами… и я смерть попрал в своей могиле! И пусть мои волосы и мои щеки потухли, и всё равно, всё равно… облик, любовь…
– Он бредит, – констатировал Варыкин.
– Убери его, – попросила Ольга. Клоп все еще притягивал ее внимание. – Он оскверняет память моего покойного мужа…
Тяжелая, антивандальная дверь стала закрываться. Кабанов в последний момент успел подставить ногу.
– Последняя просьба! – взмолился он.
– Ну? – едва сдерживаясь, процедил Варыкин.
– Дай телефон!
Варыкин вздохнул, покачал головой, почесал щеку, потом что-то буркнул, повернулся к комоду, выдвинул ящик, недолго копался в нем и, наконец, протянул Кабанову смартфон с разбитым дисплеем.
– Дарю! И чтобы я тебя больше здесь не видел!
Дверь подъезда с лязгом захлопнулась за его спиной. Кабанов стоял в сугробе. Метель
