— Очень интересно, — сказал Исаак так спокойно, как будто обсуждал вопрос логики. — Только один человек из моего окружения знает, что считает истиной, справедливостью, безупречным и достойным сам Господь. Как удачно, что мне удалось встретить двух человек, которые обладают такой божественной уверенностью.
— И кто этот второй? Ваш друг епископ?
— Его преосвященство? Конечно, нет. Епископ — скромный человек, ученый, готовый признать, что другие могут понимать волю Господа более точно, чем он. Этот другой — моя жена. Честная женщина, целомудренная, верная и преданная, но неграмотная и, наверно, очень упрямая.
— Ты пытаешься выставить меня дураком, Исаак. Ты странный враг, — добавил незнакомец и развернулся на пятках, готовясь уйти. — Как я могу сражаться со слепым человеком, который не может сопротивляться? Тем не менее я это сделаю, и его горло должно быть перерезано, как и у прочих.
— Но не здесь?
— Не здесь и не теперь. Еще не время.
Когда Меч быстро шагал через луг, Юсуф внимательно рассмотрел его из своего укрытия за кустом и задрожал от страха.
Аббатиса Эликсенда подавила зевок. Сейчас не время было думать о сне, и неважно, сколько времени прошло с тех пор, когда она в последний раз ложилась в постель. Она медленно шагала взад-вперед по маленькой приемной под внимательным взглядом сестры Марты, стараясь как можно четче сосредоточиться на разговоре с епископом.
— Все время, начиная со вчерашней вечерни, я провела в молитве и разговорах со всеми находящимися в этом доме, по очереди. Я сделала множество интересных открытий о моем монастыре. Некоторые из них не имеют никакого отношения к исчезновению доньи Исабель. Другие имеют. — Она сделала паузу, чтобы набрать воздуха в грудь.
— И что? — нетерпеливо спросил епископ. Аббатиса могла долго плести подобные рассуждения на манер многоречивого проповедника, особенно когда волновалась. Это сильно раздражало Беренгуера.
— Причиной раны доньи Исабель были девчачьи ссоры, предосудительные, но невинные. По-видимому, детей оставили без присмотра: несколько рамок с вышивками были опрокинуты, рабочие корзинки перевернуты, — первое вышло случайно, а второе… давайте назовем это шутливым возмездием. Рабочая корзина доньи Аны была сбита на пол, и, когда она пошла отомстить за себя, то споткнулась и упала на донью Исабель со старой толстой иглой в руке. Этим утром донья Ана рассказала мне о причине болезни доньи Исабель. Она провела целый день в слезах испуга и раскаяния.
— То есть в ее действиях не было намерения?
— Никакого. Донье Ане двенадцать лет, она очень шустрая, даже вредная порой, но столь же невинна в политических интригах, как старый монастырский пес. Ее рассказ звучит вполне правдоподобно.
— Это интересно, но ничуть не продвигает нас в нашем расследовании.
— Хорошо. Донья Ана рассказала мне еще кое-что, ваше преосвященство. Похоже, что вчера рано утром она заполнила корзину инжиром с дерева в саду и сама съела большую часть собранного. Она растет, как стебель пшеницы по весне, и всегда хочет есть. Во время вечерни у нее началась колика. Она выскользнула из часовни, как она говорит, по страшной потребности, и когда она бежала к укромному месту, она была вынуждена спрятаться, так как мимо нее очень быстро прошли две очень высоких монахини — самые высокие монахини, которых она когда-либо видела в жизни.
— Какого она роста?
— Она мне по плечо. Она сказала, что они были намного выше меня, но она не смогла описать их подробнее.
— Мужчины, — сказал Беренгуер.
— Я тоже так подумала, — ответила Эликсенда. — Я очень высокая для женщины, и вряд ли удастся найти одновременно двух монахинь, идущих бок о бок, которые были бы выше меня. В одну монахиню я еще могла бы поверить. Но не в двух.
— Это не позволяет нам догадаться, кто это был, — произнес Беренгуер.
— Без сомнения, их одежды были взяты из этого монастыря. Донья Ана заметила бы, если бы они были странно одеты. Но она ничего не сказала.
— Вы спросили ее?
— Да. И сегодня после полудня я приказала принести мне всю одежду монастыря для осмотра, чтобы ее можно было почистить, починить и переложить лавандой против моли. Мы скоро обнаружим недостающие.
— Это могло бы подсказать, кто имел возможность украсть их, а от нее мы могли бы узнать, кто эти самозванцы. Вот это действительно приблизит нас к разгадке. — Она села, внезапно ощутив сильную усталость. — Вы говорили о том, чтобы поместить к нам инфанта Йохана для обеспечения ухода и безопасности.
— Это беспокоит меня, — сказал Беренгуер. — Пока мы не знаем больше, привезя его сюда, мы можем сунуть его в логово льва.
— Львицы, — рассеянно поправила Элисенда. — Я согласна. Мне жаль, что это так, но вы правы. Там, где он сейчас, он в безопасности?
— Надеюсь. Очевидно, они не знают, кого защищают, и их незнание защищает его.
Томас стоял на пыльном внутреннем дворе гостиницы под жарким солнцем и задавался вопросом, что теперь делать. Он уже зашел на кухню и изводил жену хозяина гостиницы, которая как раз стояла над горшками, в которых варилась еда, до тех пор, пока она не пообещала создать блюдо такой невероятной питательности и нежности, что донья Исабель сможет съесть его и немедленно пойти на поправку. Он трижды посылал юную горничную в комнаты с вином, фруктами и крошечными пирожками. Теперь он решил оседлать Кастанью и отправиться поискать особый родник, о лечебных свойствах которого он слышал, и привезти немного бесценной воды для больной. Трудность состояла в том, что дочь лекаря передала ему желание доньи Исабель, чтобы он подождал, пока она не сможет поговорить с ним. Тогда он смог бы поехать в Жирону и передать сообщение, что все хорошо. Что, если она спросит про него в то время, когда он отправится искать родник? Он должен остаться. Пот капал у него со лба. Возможно, будет мудрее подождать в тени.
И зачем он приехал сюда? — спросил он себя. Лошади. Он хотел проверить, что конюх проявит надлежащую заботу о лошадях. И он целеустремленно направился к конюшням.
К Томасу еще не полностью вернулось самообладание после того, как они все поняли, что донью Исабель придется нести в ее комнату на руках. Ракель посмотрела на свою пациентку, изо всех сил пытающуюся сесть в паланкине, а затем на него.
— Она слишком слаба и у нее сильно кружится голова, — сказала она. — Надо, чтобы кто-то отнес ее.
В полном ошеломлении Томас поднял донью Исабель на руки, понес ее наверх по лестнице и внес в комнату. Он положил ее на расстеленную кровать с невероятной осторожностью, как будто она была бесценным яйцом какой-то неземной птицы. И когда он поклонился и оставил ее, его руки навсегда унесли на себе отпечаток ее стройного тела.
В тот момент он был готов поехать ради нее в Жирону или в Иерусалим, если бы это потребовалось. Однако то, что она попросила его сделать, было намного труднее. Ракель сплыла вниз по лестнице, нежно улыбаясь, и сказала ему, что донья Исабель отдыхает. Не мог бы он подождать, пока она не сможет с ним поговорить, прежде чем он поедет в Жирону? Он подождет? Да если нужно, он будет ждать до тех пор, когда стены Барселоны не рассеются в пыль.
