— Как вы оказались у реки, где вы прятались, когда мы проезжали мимо, дон Томас? — лукаво спросила она.
— Прятался, госпожа? Я не прятался, — запротестовал он. — Это из-за несчастной кобылы, которую вы ведете за собой.
— Кобыла пряталась?
Что-то, похожее на смешливое фырканье, заставило его остановиться и осмотреться.
— Конечно, нет, — сказал Томас. — Кобыла захромала, и я искал для нее тень и воду, чтобы отдохнуть. Мы мало спали в прошлую ночь…
— Короче говоря, дон Томас, вы отправились туда, чтобы переждать жару, вместо того чтобы выполнять ваше поручение.
Осознание, каким было его поручение, заставило его замолчать. Он кивнул, потрясенный тем, что почти что сделал.
— И эта ужасная бессонная ночь прошла в той гостинице, куда вы нас сейчас везете? — спросила Ракель. — Это не очень любезно с вашей стороны.
— О нет, госпожа. Гостиница вполне удобная. Вчера вечером Блавета и я, мы ночевали в хлеву у одного учтивого и доброжелательного фермера. Он очень стремился помочь утомленному животному, решив забрать себе ее груз, мой кошелек и убив меня. — Внезапно он подумал о произошедшем с неожиданным ощущением симпатии.
Если бы не было несчастной кобылы и грязного головореза, то не было бы и этого приключения. Он засмеялся. Ему вторил отчетливый смех из-за слегка отодвинутых занавесок паланкина.
Гостиница бы такой, какую и следовало ожидать путешественникам, следующим по привычному маршруту: терпкое вино, наливаемое щедрой рукой, неизменная, но добротная и обильная пища, неудобные кровати и грязь по непомерным ценам. Но это было роскошью по сравнению с конюшнями и сеновалами.
Пригревало золотистое летнее солнце. Сейчас гостиница была пуста — путешественники, прибывшие прошлой ночью, уже покинули ее, а сегодняшние еще не прибыли. Мало кто задерживался здесь больше, чем на одну ночь. Томас вошел внутрь, чтобы посмотреть, что и как. Хозяин гостиницы храпел в своей каморке позади общей прихожей; гостиничный сторожевой пес приоткрыл один глаз и снова закрыл его. Томас переступил через его лежащее тело и ударил кулаком по столу.
— Эй! Хозяин, — позвал он. Храп прекратился. Он многозначительно вытащил кошелек, полный мелких монет. Пара башмаков ударила по полу, и в комнате появился взъерошенный человек с заспанными глазами.
— Какого… — Он помигал и осмотрел Томаса от башмаков до шляпы. В его голосе появились заискивающие нотки. — Мои извинения, ваша светлость. Прошлая ночь была очень хлопотной, и я…
— Да-да, — сказал Томас. — Неважно. Вы можете поселить до завтрашнего утра двух дам в комфорте и безопасности? Одна из них больна и не может ехать дальше сегодня.
— Конечно, мой господин, — сказал хозяин, кося глазом на тяжелый кошелек. — У меня есть красивая комната, изящная, она как раз подходит для самых благородных дам, с еще одной комнатой рядом, где они могут обедать и удобно отдыхать.
— Давай-ка я посмотрю на нее, — подозрительно произнес Томас.
Вот так Ракель и Исабель были устроены на ночлег в паре комнат вдали от общих чердаков и комнат для ночлега, где останавливались более скромные путешественники, а там их уже ждала наивная девочка-служанка, признавшаяся, что ей всего одиннадцать лет.
Исаак сидел, прислонившись к стволу дерева, и ждал. Он заставил себя расчленить все звуки и запахи — аромат луговых цветов, жужжание и гудение насекомых, запахи различных трав, напоенных утренним дождем, и — такой всепроникающий, что он отторгался сознанием, — мерзкий запах летней речной грязи и еще более отвратительная вонь людских тел.
Он скорее почувствовал, чем услышал приближение человека. Казалось, земля вздрагивает у него под ногами. Затем он вычленил свистящий звук движущейся ткани, а также скрип и запах кожи — не плохо сшитых башмаков, а жесткого ремня. Перевязь меча. И, наконец, до него донесся запах пота, лошадей и страха.
Исаак ждал.
Голос этого человека был резким, но речь была вполне культурной.
— Ты слепой Исаак, лекарь из Жироны, — сказал он.
— Да, — сказал Исаак.
— Ты еврей.
— Да.
— Ты знаешь, кто я?
— Не знаю, — сказал Исаак. — Но полагаю, что вы тот, кто называет себя Мечом Архангела Михаила. Я прав?
— Да, — сказал Меч. — Почему ты сидишь здесь, на земле, одинокий и беззащитный, если знаешь, что тебя преследует Меч Архангела?
— Я хотел поговорить с вами, — небрежно произнес Исаак. — И я полагал, что вы тоже хотели поговорить со мной. Я и решил сесть в одиночестве в тихом месте и посмотреть, подойдете ли вы ко мне.
— Нет ничего, что я хотел бы сказать тебе, лекарь, — сказал Меч. — Но я слушаю тебя. Что ты можешь сказать мне?
— Только это, — сказал Исаак. — Почему вы преследуете меня и моих близких?
— Только тебя, — сказал Меч. — Те, кто окружают тебя, мне неинтересны. Менее важные объекты я оставляю другим. Моя цель — ты.
— И почему же?
— Ты умный человек, лекарь. Ты знаешь ответ.
— Я не знаю, чем вы руководствуетесь.
— Ты злой человек, — спокойно сказал Меч. — Колдун. Тот, кто управляет другими. Люди вроде тебя должны быть уничтожены.
— Почему вы ждали семь дней?
— Ты приставил ко мне шпионов, — сказал Меч. Его голос стал резким.
— Мне это не было нужно. В течение семи дней некий человек — один и тот же — следовал за мной всякий раз, когда я покидал квартал. У него очень своеобразная походка, почти хромота, — это старая военная рана?
— После кампании в Валенсии, — сказал Меч.
— И он безумен. Это он стоит передо мной сейчас, тот самый человек.
Кожаная перевязь снова скрипнула.
— Ради всех святых, еврей Исаак, ты заставляешь меня обнажить меч. Здесь, на открытом месте, на глазах случайных прохожих. Я не безумен!
— Вы безумны, — печально сказал Исаак. — Я слышу это по вашему голосу; я чувствую запах безумия в вашем поте, он пропитывает все ваше тело.
— Так это твой диагноз?
— Да.
— Плевал я на твой диагноз и на всю твою ученость. Ты пахнешь бесполезностью и ничего не стоящим раскаянием, слепец. Как ты смеешь так говорить с Мечом?
— Я смею, потому что говорю правду. Только ложь трудно произнести.
— Это верно, — сказал Меч. — То, что ты сказал, — все — правда. — Его голос взлетел в изумлении и ликовании. — Я чувствую в себе безумие. Но это — божественное безумие, оно дано Богом, и его цель состоит в том, чтобы заставить меня делать то, что правильно, безупречно и истинно.
— В чьих глазах? — спросил Исаак.
— В глазах Господа, — сказал Меч. — Ничьи другие глаза неважны.
