его жизнь. Он так и не рассказал, почему уезжал в Бостон. Видимо, не считал нужным. Чувства наслаивались, запутывая меня еще больше. Редкие встречи не давали ответов на желанные вопросы, но и я не готова была услышать правду, ведь раз за разом предавала то хрупкое, что образовывалось между нами.
Меня разрывало на части. Я искала выход во тьме без капли света. Ни одной подсказки или намека. Все то, что возникало в груди, разбивалось при встрече с Колин или разговором с мамой. Имела ли я право требовать что-то от Тайлера, когда сама открещивалась от любой связи с ним? Нет. Это действительно несправедливо и нечестно. Но и отстаивать было нечего. Мимолетная слабость с Тайлером ощущалась восхитительно, потому что я понимала: об этом никто и никогда не узнает. Если и существует на свете человек, способный унести мои секреты в могилу, то это Тайлер Гилл.
Минуты сменились часом. Я бросила взгляд на телефон и вздохнула. Он либо не захотел прийти, либо не увидел меня. И первое ранило сильнее, чем все остальное. Я продолжала верно ждать, отчасти потому, что не хотела возвращаться к себе. Колин бы продолжила вчерашний допрос и вывела бы на чистую воду. И я бы хотела бы велеть ей не совать свой нос в чужую жизнь. Но… Очередное но, не имеющее под собой основания. Я так дорожила дружбой с Колин, сама не зная почему. Пришлось отсеять все остальные мысли, чтобы погрузиться в это утверждение.
Колин неплохой человек, но слишком увлекается разбором чужой жизни. Ей проще указывать, что делать другим, нежели разбираться своими делами. Она из тех, кто точно знает, как нужно жить, но при этом не соответствует этим правилам. Она всегда игнорирует мои увлечения, в то время как я поддерживаю ее. Колин перебивает, затыкает и отмахивается, будто мое мнение совершенно не имеет для нее значения. Так почему же я продолжала цепляться за Колин?
Страх. Я панически боялась остаться одна. Стать изгоем. Одиночкой. Человеком, которому не к кому подсесть. Не с кем поговорить. После того, как Кэтрин сбежала, я ощущала это липкое, отвратительное чувство. Кроме мамы не осталось никого, с кем бы я могла поговорить. Семь месяцев молчания. Семь месяцев тишины, пока я не поступила в Болфорд. Там мы и познакомились с Колин. Но какой смысл в дружбе, если я постоянно хочу побыть в тишине? Наедине со своими мыслями. Одна.
«Как известно, предрассудки труднее всего искоренить из сердца, почва которого никогда не была вспахана и оплодотворена образованием; они произрастают упорно, стойко, как плевелы среди камней». Строчки, выделенные Тайлером, всплыли в голове. Я открыла уже прочитанную книгу и в сотый раз уставилась на них. Смогла бы я искоренить предрассудки из своего сердца?
Ледяной холодок пробежал по спине. Осознание так крепко засело в груди, что я не посмела бы его изгонять. Пусть немного побудет там. А дальше я пойму, как быть с ним. До меня донесся стук шагов. Я напряглась и вцепилась пальцами в подлокотник. Тихая надежда плескалась в сердце. Трепет пробежал мурашками по коже. Приятные чувства ласкали каждую клеточку тела. Предательство ощущалось вдвойне больнее, но я запихнула его куда подальше.
Тайлер нашел меня быстро. Он выглядел уставшим, но все таким же красивым. Легкий румянец красовался на гладких щеках. Серые глаза смотрели точно на мое лицо, ни выше, ни ниже. Тайлер молчал, все еще пребывая в собственных мыслях. Карамельного цвета волосы были слегка растрепанны. Несколько прядей скрыли широкий лоб.
Я хотела, чтобы он заговорил первым. Чтобы сократил расстояние между нами и поцеловал. От этой мысли жар пронесся по телу. Я подавила порыв сжать колени, но не подавила желание.
— Почему ты грустила? — Его голос отозвался во всем теле. Я даже не сразу поняла, что именно он спросил.
— Когда?
— Вчера. Сегодня. Неделю назад. Почему ты выглядишь несчастной?
Это было так странно, говорить обо мне. И с одной стороны даже приятно, что кого-то действительно интересовало то, что у меня на душе.
— Я не чувствую себя счастливой, — честно призналась я.
Тайлер выгнул бровь, безмолвно задавая очередной вопрос. Я прерывисто выдохнула. Сердце медленно, но верно перестало разрывать грудную клетку.
Слова кипели во мне. Я никак не могла сформулировать мысли. Хотелось, чтобы все они звучали четко и понятно. Без лишней воды и по делу. Как в книгах, где герой легко выкладывает все, что беспокоит его. Но реальная жизнь было суровей, а мой язык не такой мелодичный и емкий, как у авторов. Мне не хотелось выглядеть глупой в глазах Тайлера.
— Это сложно объяснить, — сказала я, ибо ничего другого на ум не пришло.
— Что сделает тебя счастливой?
Сердце разбилось, а после склеилось. Такой простой вопрос, который никто и никогда мне не задавал. Так мог спросить только Тайлер: честно и прямо.
Не дожидаясь ответа, Тайлер открыл книгу и начал пролистывать страницы, ориентируясь на стикеры. Я затаила дыхание. Какую мысль я упустила? Чего не смогла увидеть, понять и поселить в своем сердце. Тайлер взял со стола карандаш и что-то подчеркнул, а после показал мне.
«Замкнутые люди нередко больше нуждаются в откровенном обсуждении своих чувств, чем люди несдержанные».
Я сглотнула ком и осмелилась взглянуть на него. На этот раз слова обжигали язык.
— Осознание, что я могу быть сильнее. Что могу дать отпор, когда кто-то принижает мои способности или желание. Обесценивает мои мечты. Не считается с тем, что я люблю. Отстаивать свою жизнь от чужого вмешательства, — на одном дыхании выпалила я. И готова поклясться, уголки губ Тайлера приподнялись.
— Значит, ты сама можешь сделать себя счастливой.
Мне хотелось забрать с собой это утверждение и рассмотреть его со всех сторон. Попробовать на вкус. Ввести внутривенно. Отпечатать под веками. Сохранить в сердце.
Я поднялась с кресла и встала напротив Тайлера. Достаточно разговоров обо мне. С ним явно что-то не так.
— Что сделает тебя счастливым? — Несмело спросила я.
Он чуть прищурился. А после посмотрел на мои губы. Щеки вновь потеплели. Я была уверена, что Тайлер сам не станет меня целовать. Потому что не уверен, действительно ли это то, чего я хочу.
Я прислушалась к зову сердца и поняла: да, я хочу поцеловать Тайлера Гилла. Не смотря ни на что. Не смотря на чужое мнение. Если в этой жизни и есть что-то правильное, так это изгиб его губ, серые глаза, смотрящие без осуждения, и сердце, в котором нашлось для меня место. Мне снова
