отвечать на вопросы по возможности неконкретно и о себе рассказывать самый минимум, потому что это все будет переврано и использовано против меня.
— Она не виновата на самом деле, — спокойно говорила Дарина. — У нее проблемы со щитовидкой. А всех таких людей колбасит по жизни, нужно быть очень умным, чтобы понять: это не мир на тебя ополчился, а гормоны бурлят. Так вот, мама так не умеет. Но я обещаю, — Рина сжала мою руку. — Ее в нашей жизни не будет. Не позволю испоганить наши отношения. И ты ее близко не подпускай, как бы она нюни не развешивала.
— Понял, — кивнул я, хоть слышал это много раз.
Что ж там за монстр такой?
— Что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, она все переврет и использует против тебя.
— Потому что, несчастная в браке, а после — одинокая женщина, она оберегает свой цветочек, — заключил я, паркуясь возле здания вокзала.
Рина взяла роскошный, чуть ли не в человеческий рост, букет лилий, размотала влажную тряпку, бросила ее под ноги, а букет протянула мне.
— С богом? — улыбнулся я.
Рина встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
— С богом!
Будущая теща приезжала на экспрессе, мы пришли на десять минут раньше, чтобы не дай бог не опоздать. Я косился на Рину. Она не нервничала, просто больше всего на свете хотела, чтобы у матери был стабильный период. Нет, она не страдала психиатрическим расстройством, просто иногда ее больше штормило, иногда — меньше.
На фотографиях это была всегда улыбающаяся полная круглолицая блондинка с мелкими чертами лица, Рина вообще не была на нее похожей. А еще я пообещал себе не считывать желания тещи, чтобы не возникло желание ее прибить.
— Просто помни, что вечером она уедет, —напомнила Рина.
— Потому что завтра тренировка у меня, — проговорил я, — а ты в шесть утра идешь на параплан.
— Да и негде у нас! Специально кресло-кровать на балкон не взяли.
Мы смолкли, увидев голову экспресса. Донесся гудок. Электричка начала тормозить, остановилась, распахнула дверцы, выпуская пассажиров. Их было немного, и будущую тещу я узнал сразу: маленькая, еще меньше Рины, круглая, похожая на прищурившуюся сову, она тащила увесистую сумку. Мы с Риной бросились наперерез, я забрал сумку, вручил букет, мать и дочь расцеловались, но Ольга Владимировна быстро отстранилась, уставилась на меня снизу вверх, взяла за руки.
— Дай хоть посмотреть на тебя. Какой орел! — Она обернулась к Рине. — Что ж ты так долго его от меня прятала? Отношения были несерьезные? Или ты меня стесняешься?
— Мама, ну что ты такое говоришь, — отчеканила Рина. — Идем в машину.
— В машину? — удивилась теща. — Такой молодой, и уже машина? Сколько тебе?
Я нес ее сумку, Ольга Владимировна семенила следом.
— Двадцать один в июле.
— Я же говорила, у нас разница ровно в десять дней! — начала раздражаться Рина.
— Так ты, выходит, старше?
Кажется, я начинал понимать, от чего предостерегала Рина. Интересно, теща все это говорит, чтобы меня взбесить, или правда не понимает, что треплет ее помело?
Мы подошли к нашей «запельсинке», я открыл багажник, чтобы оставить сумку. Теща обошла машину по кругу, и на ее лице проступило… отчаянье, что ли. Так хотелось прочитать ее желания, но я не стал, открыл заднюю дверцу. Теща покосилась на букет:
— Это же лилии! Они ядовитые!
Рина забрала букет со словами:
— Не менее ядовитые, чем сирень. — И уселась на переднее сиденье, теща разместилась позади, и мы поехали.
Всю дорогу она расспрашивала, что и как у Рины, та отвечала, и я немного расслабился, а зря: вскоре начался допрос, причем хитро-тактичный. Как часто езжу в командировки? Правда ли, что был за границей? Вот тут я взял инициативу в свои руки и рассказывал про английские города, конские цены, негров и арабов, хаггис и кукис. Она заслушалась с открытым ртом и рассказала, как они с Риной ездили в Болгарию, а там все головой мотали из стороны в сторону вместо того, чтобы кивать, а она обижалась и не могла понять, почему им так часто отказывают.
Так мы и приехали, мирно беседуя.
Рина забрала букет, я — сумку, и мы поднялись в лифте на мой третий этаж. В моей крошечной квартирке теща открыла рот.
— Это ты снимаешь? И дорого?
— От завода дали всем членам команды, — объяснил я. — Семейным положены квартиры попросторнее, у кого дети, тем — двушки.
Ольга Владимировна работала шеф-поваром в столовой воинской части, потому поставила сумку на стол и принялась доставать гостинцы: куриную тушку, копченую колбасу двух видов, масло, завернутое в пергаментную бумагу, банку зеленого горошка, три яблока, баночку сахара.
Рина смотрела на это, и в ней закипала кровь, приливала к щекам, ушам, окрашивала лицо. Моя рука осознала себя и тянулась к лицу, но я с ней боролся, не пускал, проговорил только:
— Спасибо, Ольга Владимировна, нам теперь только за хлебом в магазин… — Теща достала батон нарезной, лукаво прищурилась.
Дарина отошла к окну. Мне же было интересно, это голодная юность девяностых оставила свой отпечаток, или Ольга Владимировна ворует на работе по зову души, потому что может?
— Дарина, — позвала она, — сложи это все в холодильник.
Дочь починилась. Потом накрыла на стол, у нас была запеченная семга, рис с овощами, салат с морепродуктами, и теща принялась нахваливать дочь, но больше себя, что научила ее готовить.
— Теперь понятно, в кого у Рины такие таланты! — честно сказал я, хотел добавить, что в жизни ничего более вкусного не ел, но не стал — откуда мне, я ж детдомовский, не избалованный изысками.
Дальше мы беседовали без провокаций, мне даже показалось, что теща меня приняла. Она рассказывала о своей тяжелой жизни, как муж изменял, пил и бил, и в аварию попал, теперь у нее все тело в шрамах. И родственнички жадные, а подруги только и думают, как обмануть и воспользоваться ее доверчивостью. Я уж посочувствовать ей собрался, но задавил жалость в зародыше, вспомнив предупреждения Рины. И вот тут не выдержал, включил эмпатию, чтобы понять, зачем она это делает: она и правда верила, что ее все обижают, и больше всего на свете хотела, чтобы пожалели, позаботились, она ведь такая хорошая, так для
