для посланца «острова Свободы» – дружественной Кубы – сделали исключение. Алонсо пригласили в Москву. Он приехал так быстро, что Щедрин (а написать музыку наконец-то пообещал именно он) не успел взяться за работу.
Алонсо привёз либретто – смятый листок, исписанный мелким почерком по-испански. За одну ночь Щедрин делает первоначальный монтаж музыки Бизе по новому либретто. А весь балет он написал за двадцать дней, одновременно с репетициями. Каждый новый эпизод Плисецкая протанцовывала дома, «в нашей тесной кухне – прямо посреди обеда, с куском курицы во рту – за себя, за партнёров». Для Родиона Щедрина это был неожиданный опыт: до этого он работал только с русскими сюжетами. Но именно «Кармен-сюита», написанная на одном дыхании, станет самым популярным, самым исполняемым во всём мире произведением композитора.
Дальше было так: «На премьере мы ах, как старались! Но зал Большого был холоднее обычного», – вспоминает Майя Михайловна.
Да, даже преданные поклонники Плисецкой ждали нового «Дон Кихота» с прыгучей Китри. А здесь – ни тебе пируэтов, ни фуэте. Танец на полной ступне вызывал недоумение. Привлекала, но и отпугивала эротика… Среди немногих приверженцев «Кармен-сюиты» в первый же вечер были Дмитрий Шостакович и Лиля Брик.
Над балетом работали лучшие из лучших. И не патриархи, а совсем молодые, но уже ярко заявившие о себе в искусстве: дирижёр Геннадий Рождественский, художник Борис Мессерер. Да и композитору Родиону Щедрину, который к тому времени успел стать классиком, было от роду тридцать четыре года. Они вовремя объединились для Кармен: получился спектакль, наполненный молодой энергией.
В «Кармен-сюите» любят страстных, пылких, дерзких, тех, кто бросает вызов рутинному общественному мнению. Идея цыганской свободы, близкая Пушкину и Толстому, здесь доведена до максимума. Только бескомпромиссное самоутверждение страсти, остальное отброшено. Ключом к спектаклю стали слова Алонсо: «Вся жизнь Кармен – коррида». Над сценой нависла огромная маска быка, а действие происходило на арене, вокруг которой на стульях сидели зрители – неумолимые судьи. Всё это выглядело для Большого театра шестидесятых годов вполне революционно.
Конечно, действо было подчинено магии Плисецкой. В этом балете – как в кино на крупном плане – важен взгляд героини. Не движениями рук и ног, а одними движениями глаз она то приковывает, то физически отталкивает.
Премьера прошла двадцатого апреля, а следующий спектакль – двадцать второго – сперва отменили. Заменили надёжным «Щелкунчиком». Балерина бросилась к Фурцевой – та была разочарована премьерой: «Это большая неудача. Спектакль сырой. Сплошная эротика. Это чуждый нам путь». Потом были новые упрёки: «Вы – предательница классического балета». И всё-таки 22-го в Большом шла «Кармен», а не «Щелкунчик». Помогла «заграница»: многие зарубежные гости уже были приглашены на банкет. В такой ситуации срыв спектакля – это скандал, да ещё и с «международным резонансом». Фурцева это понимала и позволила снова показать «Кармен», хотя и с купюрами пуританского характера.
В наши дни Майя Плисецкая говорит: «Мне Фурцева сорок лет назад сказала: Кармен умрет. Я ей ответила: Кармен умрет тогда, когда умру я. Сейчас я уже могу сказать: я умру, но Кармен – нет. Это больше, чем я думала». Да, этот балет популярен, его ставят на многих сценах мира.
Во время мучительных обсуждений «Кармен-сюиты» случился и казус. В пылу Фурцева воскликнула: «В кого вы превратили национальную героиню испанского народа?». «Тут все поняли, что она не читала Мериме и спутала Кармен с «Пассионарией» – Долорес Ибаррури, возглавлявшей компартию Испании», – иронически комментировала Плисецкая.
Постепенно новаторский балет завоёвывал московскую публику. Однажды на спектакль заглянул даже председатель совета министров Алексей Николаевич Косыгин. Этот сдержанный, хмурый человек никаких восторгов не выказал, но досидел до конца и добродушно поаплодировал. Плисецкая и Щедрин решились на блеф: когда Фурцева спросила их о реакции Косыгина – они рассказали, что Алексей Николаевич после балета позвонил им домой, благодарил… Ответ Фурцевой предсказать несложно: «Вот видите? Доработали спектакль – и он стал лучше!». Теперь «Кармен-сюита» регулярно шла в Большом. Бунтарский спектакль разрешили даже показать на гастролях в Лондоне. И «эротические» сцены постепенно вернулись в спектакль.
А через одиннадцать лет после премьеры по «Кармен-сюите» сняли фильм-балет, который показали стране в новый год. То, что воспринималось как эпатаж, оказалось классикой. Только классикой второй половины ХХ века.
Банкет по-параджановски
Кинорежиссёр Сергей Параджанов был человеком эксцентричным. Это, если говорить мягко. Однажды Майя Плисецкая с «Кармен-сюитой» гастролировала в Тбилиси. Гастроли были триумфальные, вызовы продолжались до глубокой ночи. Параджанов не пропустил ни одного спектакля, неистово ликовал и, конечно, пригласил балерину в гости.
Приём он режиссировал в своей манере. Взял напрокат венецианские бокалы. Лестницу усыпал лепестками роз. Фарфоровые статуэтки протягивали гостье живые виноградные кисти. А в дальней комнате Плисецкую ждал сюрприз: ожившая статуя Антиноя (этого античного героя Параджанов выбрал в качестве символа мужской красоты) должна была протянуть ей на подносе золотую розу и пирожное, которое режиссёр испёк лично. Да, такую встречу не забудешь. Статую изображал атлетически сложенный сосед, которого обсыпали мукой.
Плисецкая пришла после спектакля, от угощения отказалась, но долго и увлечённо беседовала с хозяином. В финале Параджанов торжественно вручил ей ключ от комнаты, где царицу балета ждал сюрприз. Плисецкая увидела Антиноя спящим на полу. Пирожное он съел. Роза валялась рядом. Параджанов трагикомически огорчился. «Давно я так не смеялась!», – утешала его Плисецкая.
Хотите верьте, хотите – нет, но улочки старого Тбилиси помнят этот приём.
Божественная лень
Она ненавидит штампы. Запальчиво с ними борется. Вот есть такой штамп – «Балет – это каторжный труд». Все мы принимаем это, как банальную железобетонную истину.
Но в искусстве побеждает лёгкость, изящество. А каторжного труда великие мастера иногда просто не замечают. Хотя для Плисецкой работа над балетом никогда не заканчивалась вместе с репетицией.
«Люди немножко преувеличивают, говоря, что это нечеловеческий труд. Все хорошо делать трудно! В любой профессии. Циркачи еще и жизнью рискуют. Преклоняюсь перед цирком. И перед спортом…
Я зверски ленива… Но есть один положительный момент – я так долго оставалась на сцене, скорее всего, потому, что никогда не насиловала ноги. Из-за лени не делала ничего через не могу. Почему наши балетные с возрастом почти все с палками ходят? Они просто замучены…» – так говорит Майя Плисецкая. Чем-то это напоминает признание Есенина:
Я о своем таланте много знаю.
Стихи – не очень трудные дела.
Ничего трудного, просто круглосуточная работа.
Партнёры
В перечислении партнёров Майи Плисецкой – вся история Большого театра. Владимир Васильев, Марис
