спрашивает Бианка. — Личный, возможно, неприятный.
— Конечно. Только и я вас спрошу потом, идёт?
— Хорошо, — соглашается она и спрашивает: — Вы сидели?
Я киваю.
— За что?
Господи, девочка, если бы это было так просто объяснить…
* * *
В Монголии было не так страшно, как в Афганистане, хотя в чём-то, может, и пострашней. Безжалостная пустыня Гоби, которая царила везде, забирала тех, кто не был готов, с той же лёгкостью, что и горы Афгана. Эрдэнет, Чойбалсан, Чойр, Харан — мы с Моисеевым везде побывали, всё прошли.
Домой я вернулся вскоре после того, как разогнали ГКЧП и страна, как лайнер «Лузитания», поражённый немецкими торпедами, стремительно заваливалась на борт, чтобы вскоре уйти на дно.
Такие, как я, оказались в это время очень востребованы — конечно, криминалом. В условиях вакуума власти (поскольку марионеток из «правительства РФ» во главе с вечно пьяным Ельциным считать властью мог только столь же пьяный, как Ельцин, человек) именно криминал и сросшиеся с ними банковско-приватизационные структуры стали настоящей властью.
Я встроился в эту систему, по-другому выжить было невозможно. С моими знаниями и навыками там многого можно было добиться. Решительность, жестокость, способность пойти на всё взлетели в цене, а на этом рынке я был вне конкуренции.
Я не участвовал в расправах над обычными «бизнесменами», хотя почти любой из них на поверку тоже был тем ещё бандитом. Я тренировал «бойцов», сам выезжал на «стрелки». Иногда платили деньгами, хорошими по тем временам. Иногда просто отдавали ларёк или другую «точку» под крышу: я получал право снимать с них процент прибыли в обмен на защиту. Впрочем, мою защиту быстро научились ценить: когда на «мои» точки пытались наезжать конкуренты, ответ следовал быстро, жёстко и максимально показательно. В это время я стал собирать свою команду — на каждую условную точку по два-три бойца, а точек становилось всё больше — десять, двадцать, тридцать, сто…
Лишь один раз за это время я встретил противника, равного себе. Это была маленькая война: трупы; сгоревшие со всем от товара до персонала ларьки; автомобили с пассажирами, которые никогда не отыщут в сибирских болотах, где они нашли последнюю стоянку… В конце концов я, может, даже и в шутку, предложил своему противнику встретиться один на один, и он на удивление принял вызов. Я отметелил его, как следует, хотя и сам получил — мама не горюй. А потом увидел у него татуировку с горами, летучей мышью, парашютом и три знакомые буквы.
Эх, шурави, шурави… как поёт Розенбаум, «и афганские видят сны оба берега на Днестре». Закончится ли когда-нибудь эта война? Войны вообще не заканчиваются подписанием мирного договора или чьей-то капитуляцией. Потому и не могут японцы простить нам Курилы, как мы не простили им Порт-Артур и Цусиму. Потому и облизывается недосултан из Стамбула на русский Крым, а мы в мечтах видим Святую Софию без минаретов. Потому до сих пор есть красные и белые, и они ненавидят друг друга…
Война — это страшно, куда страшнее, чем нам кажется. Дай Бог, чтобы эта война всё-таки закончилась…
Лихие девяностые, кооперативы, первые частные фирмы… Постоянные разделы территорий — города, потом области, постоянные конфликты на эту тему. Беспредел, но беспредел тогда царил везде. Началась Первая Чеченская. По телевизору шли фильмы, героизирующие «братков», дети хотели вырасти и стать «бригадными» — и совсем не в смысле «работать в бригаде на заводе или в колхозе».
Звучит паршиво, но из времени нельзя выпрыгнуть, как из поезда на ходу. Тебе приходится жить, встраиваться в эпоху, меняться, деформироваться. Где-то ужимать совесть. Где-то зажимать рот душе.
Молодёжь, поколение видеосалонов, те, кого воспитали фильмы вроде «Бригады» или «Бумера» и западные боевики, где герой тем круче, чем больше убил. Понасмотрятся — и сбиваются в стаи, идут шакалить по городу. Чем-то они были похожи на нас, чем-то нет, но тормоза у них отсутствовали напрочь — приходилось укрощать.
Я старался всё-таки поступать по чести и жить по совести. Получалось ли? Не мне судить. Во всяком случае, авторитет у меня был — и среди «зелёных» (так называли себя тогда воровские, те, кто из криминала, жившие по «понятиям»; почему зелёные? Потому что все были забиты самодельными татуировками — «расписные»); и среди «чехов» — так называли чеченский криминалитет, появившийся в городе. Многие из них воевали против нас в обе Чеченских войны, но потом всё равно возвращались на родную «поляну». Вообще, каждой твари было по паре. Была армянская диаспора, коммерсанты, для которых подставить тебя было проще простого; с ними иметь дело было самое неприятное. А еще «комсомольцы», еще «афганцы» — тоже «шурави», хотя и не все. Столько тогда существовало группировок — и не упомнишь…
Освободится, бывало, какой-то авторитет, загремевший на нары ещё при Андропове, а через день-два у него уже бригада, ездят по городу, пальцы веером. И продолжалось всё это долго, до начала нулевых, наверно…
Бианка слушает внимательно и лишь один раз задаёт вопрос:
— Так вас за это посадили?
— Если бы за это, то полстраны пересадить пришлось бы, — вздыхаю я. — Просто понимаете, леди, у нашего брата есть такая повадка: все говорят, мол, ни за что на нарах оказался. Послушаешь такого, и правда — обнять и плакать, обидели сиротинушку. Я не из таких, грехи свои скрывать не буду. Нарушал закон? Да, нарушал. По-другому бы не выжил. Нельзя быть овцой в стае волков, да и зачем вести себя кротко с теми, кто хочет тебя сожрать — чтобы побыстрее сожрали? Такие, конечно, тоже были, царство им небесное. Некоторым даже удалось подняться…
Как, например, Вадику. Тоже с Левого берега, но парень правильный, хороший еврейский мальчик. Окончил университет, мехмат; занялся бизнесом, фарцевал компьютерами, потом сборочный цех наладил, даже сам стал клепать платы. Семья хорошая, жена — красавица, Светой зовут…
Эх, Светка, Светка… думал, что переболело. А ведь поначалу я этого Вадика чуть не убил, да остановился всё-таки. Зачем? Прошлого не вернёшь, в одну реку второй раз не зайдёшь. Унесла эта река наши со Светой вечера и ночные прогулки, а у них с Вадиком и дочка уже подрастает, смышлёная девочка. Я ей как-то цепь с крестом подарил, года три ей было, она эту цепь за игрушку приняла, стоила та цепь как четверть новой машины…
Собственно, из-за Сашки — девочку Вадик со Светой Александрой назвали, в честь матери Вадика, а не то что вы, может, подумали, — всё и закрутилось. Вадик под моей крышей приподнялся; его магазины уже
