что включать его сейчас безопасно.
— Что происходит? — шепнула Бианка задумчивому Борзому.
— Если б я знал, — прошептал тот в ответ. — Спроси у командира.
У Джейсона тем временем сработала рация:
— Хабибулин на связи. Мы нашли проход, о котором говорил парень, но…
— Что там? — Вагнер отобрал у него переговорное устройство.
— Почему у вас только две рации? — спросила Бианка у Борзого.
— Потому что радиостанцию легко обнаружить, — ответил он. — И уничтожить вместе с пользователем. Поэтому станций у нас мало и пользуемся мы ими редко, а мобильники вообще под запретом. У Джейсона с Хабибулиным на пару, конечно, целый склад электроники, но они защищены лучше, Джейсон нахимичил что-то в этом плане.
— Бэрримор говорит, что на том конце «укропы», — ответил Хабибулин. — Засада, вероятно.
— Ну, не могли же они всё это богатство оставить без прикрытия? — заметил командир. — Но визита снизу они явно не ждут. Дождитесь Борзого с ребятами и пощупайте их там. Борзой, бери Щербатого и остальных, и идите к Бэрримору. Потом поднимайтесь наверх.
— А я? — возмутился Джейсон.
— А ты мне здесь нужен, для связи, — отрезал Вагнер. Бианка тем временем бочком-бочком поспешила удалиться — она решила присоединиться к «Борзому с ребятами», хотя и понимала, что вскоре тем придётся столкнуться с врагом. Однако ей это не удалось — попытку заметил командир.
— Постойте, леди Бианка, — сказал он. — Я, конечно, понимаю, что вы — журналист, и у вас срабатывает профессиональный рефлекс, и, может быть, вы уже бывали в опасных ситуациях, но, пока вы в моей команде, за вас отвечаю я. Потому оставайтесь, пожалуйста, поблизости и не мешайте профессионалам работать, идёт?
Глазами героя
Одна из обязанностей командира — посылать людей на смерть. Конечно, бой с врагом — не обязательно верная гибель. Вероятность сложить голову в бою для каждого из нас, как в том анекдоте про блондинку, пятьдесят на пятьдесят. Либо умрём, либо нет. Чаще всего — нет, но раз на раз не приходится.
Особо тяжко тогда, когда сам не можешь возглавить атаку. У Высоцкого есть такая песня — «Сыновья уходят в бой», и я понял её до конца только сейчас. Старый боец, умирая, понимает, что «сменит его и в атаку пойдёт» его сын. И не важно, что этот сын ему не родной, что у них нет родства по крови, что он не знает даже имени этого «одетого во всё не по росту». Сыновья уходят в бой, и тебе хочется заменить их. Пойти самому, чтобы с ними ничего не случилось. Защитить, грудью закрыть…
Говорят, в русской рати первые ряды были из самых старых бойцов — у первых рядов шанс быть убитыми был намного выше. Отсюда пошло выражение: не лезь поперёд батьки в пекло. А современная война руководствуется другой логикой — опытных берегут, молодых бросают на рожон. Это правильно, что брать Бахмут отправили нас, «вагнеров». По сути, мы — огромный штрафбат, или, если мягче, казачество. Многих из нас никто не ждёт, а о некоторых никто не заплачет. И не надо. Воюют не для этого. Воюют не для медалей и орденов, не ради мемориалов, воюют и погибают за Родину. И Россия, которая жива и будет жить, — лучший памятник всем, кто погиб за нее…
Аты-баты, сучье племя — лезьте в схроны,
Под землёй найдут вам место безусловно!
Вы сюда пришли «укропы», на беду:
Захотели в ад? Мы — лучшие в аду.
— Что вы сказали? — спрашивает меня Бианка, красивая мадьярка, которую мы спасли из подвала «свечки». Бианка говорит, что она — журналист, и я ей верю. Я видел военных журналистов, настоящих, а не нынешних военкоров, приезжающих на передовую покрасоваться, сделать сэлфи, а потом, в безопасном тылу, смакующих наши неудачи, как правило, ими же и придуманные. Эта из другой породы, из той, кого с линии огня за уши не оттащишь.
— Песня такая есть, — говорю я. — Автор утверждает, что написал её в честь моих ребят.
— Знаете… — говорит Бианка, — если я вернусь отсюда живой…
— Когда, — поправляю её я.
— Что? — не понимает она.
— Когда вы вернётесь отсюда живой, — мягко говорю я. — Не будьте Эвридикой, вас выведут из этого ада. Так что вы там решили делать, когда вернётесь?
— Я хочу написать книгу, — отвечает она, слегка краснея. — Я замечаю в её тёмно-рыжих, цвета потемневшей бронзы, волосах несколько седых волосков, а раньше, кажется, их не было; ну да, девочке столько пришлось пережить за это короткое время… мы-то в этом варимся постоянно, а ей непривычно. — Книгу про вас. Про ваших бойцов. Борзой сказал, что, если я у себя дома расскажу ту правду, что узнала здесь, меня не станут слушать. Я сначала возмутилась, но потом поняла, что он прав. Запад ослеп, оглох и отупел. Если я буду говорить, даже кричать, меня сочтут просто городской сумасшедшей. Станут насмехаться, лживо, притворно жалеть, но никто не послушает. А книгу прочтут…
— Вы узнали правду, — говорю я ей. — Какую правду? Вы можете сформулировать её в двух словах?
Бианка кивает:
— Россия не нападала на Украину с целью захватить и поработить. У вас на границе образовалась язва, наполненная гноем нацизма. Этот двойник опасен для России, но вдвойне опасен для Европы. Европа этого не поняла, а вы — поняли и приняли меры.
— Вы напишете книгу, — говорю я. — У вас получится. Вы ошибаетесь только в одном. Украина — не болезнь, Украина — симптом. Нацизмом давно и серьёзно болен весь Запад. Нацизм — это логичное завершение развития идеи колониализма. Но если Европа Нового времени прикрывала этот цинизм идеями прогресса, то Германия просто обнажила их суть, создав национал-социализм.
Украина пошла по тому же пути. Украина — это портрет Дориана Грея для Запада. Его пороки отражаются в этом громадном зеркале. С нами воюет не народ Украины. С нами воюет Запад, западная идея превосходства.
Какая разница, как это называть? «Бремя белого человека», «высшая раса арийцев», «исключительная нация американцев», «золотой миллиард», «чудесный евроатлантический сад среди джунглей» — суть одна. Превосходство одних над другими просто по праву принадлежности к какой-то группе — расе, нации, политической партии…
Но этот путь всегда ведёт к деградации. Без него человек развивается, совершенствуется, становится лучше, но зачем становиться лучше, если ты и так — сверхчеловек, унтерменш, если принадлежишь к высшей расе господ? Поэтому когда-то Америка, возможно, запускала астронавтов на Луну, а теперь хвастается закругленными уголками айфона.
— Можно задать вам вопрос? —
