Она стоит, расставив ноги, и целится из пистолета в дерево.
— Какого черта! — ору я.
Она выглядит удивленной и невинной:
— Я же сказала тебе заткнуть уши. Ты что, не слышала? Ты испугалась?
— Откуда у тебя пистолет?
— Папочка купил, — говорит она странным детским голоском, как всегда бывает, когда речь заходит об отце. — Когда начнется избирательная кампания, мне придется одной ходить по городу, должна же я себя защитить! Стой там, Бхаджан.
Она целится в другую сторону и снова стреляет. Кора на дереве словно взрывается, резкий незнакомый запах пороха наполняет ноздри.
Кьяра с довольным видом разглядывает свою мишень и коротко, отрывисто смеется.
Все мое сочувствие к ней сразу исчезает. Так всегда и происходит: как только я пытаюсь думать о сестре хорошо, она делает что-то отталкивающее.
— Побежали, — говорю я и срываюсь с места.
Мне хочется оказаться подальше от этого странного смеха. Подальше от всего, чего я не понимаю.
Очередная новая машина, сливочно-белый «линкольн», приобретенный, разумеется, за наличные, мчит, урча, по пустой дороге. Каждое утро по будням папа тридцать пять минут едет от нашего отдаленного района до ближайшей остановки школьного автобуса. Сев в желтую развалюху, мы с Кьярой еще больше часа добираемся до школы.
— Как идет исследование? — бросает папа Кьяре через плечо.
— Очень хорошо, папочка, — быстро отвечает сестра, и я сразу понимаю, что она врет.
Он медлит. В зеркале заднего вида видно, какие строгие у него глаза.
— Ты нашла лучший вариант?
— Мне нужно еще поискать, но уже есть несколько похожих имен.
Я знаю Кьяру и ее манеру формулировать так, что выдает ее с головой. Скорее всего, она не занимается исследованием, а ходит есть запретную еду. Я стараюсь не показывать виду. Обычно мне нет до нее дела, но сейчас ей поручено действительно важное задание: она должна изучить архивы еврейских семей в округе Колумбия и найти имена, похожие на наши нынешние.
Многие иммигранты начинают писать свою фамилию по-другому, чтобы в новой жизни ее было легче произносить, и это здорово нам поможет при подделке генеалогического древа. Ее задача — найти фамилию, похожую на ту, что красуется в наших фальшивых паспортах. Лучше всего, чтобы никого не осталось в живых, чтобы никто не смог нас найти и заявить, что мы никакие не родственники.
Папа твердо решил легитимизировать нашу новую легенду, и мне нравится идея наконец пустить корни и держаться одного имени. Но в то же время мне грустно оттого, что красота и истина перестали быть нашей религией. Их место занял бизнес. Мы меняли веру так же часто, как имена, и я уже ничто не воспринимаю всерьез.
Приближается большая парковка, где останавливается школьный автобус. Папа заканчивает допрос и сосредотачивается на дороге. Еще очень рано, и машин, кроме нашей, нет. В сероватых сумерках мы молча ждем автобус.
И вдруг папа разворачивается и точным движением втыкает ручку в бедро Кьяры. Она орет от боли и неожиданности. Его кулак мелькает раз, другой, третий, вбивая ручку в ногу сквозь длинную юбку.
— Никогда. Не смей. Мне. Врать.
Глаза у него ледяные, лицо красное. Он снова заносит руку.
Машинально я накрываю ее ногу ладонью и слышу собственный голос:
— Не надо!
Он спокойно поворачивается ко мне. Ручка оказывается над моим правым коленом:
— Тоже хочешь?
Я мотаю головой, лишившись дара речи.
— У нее важное задание. Вместо этого она подвергает всех нас опасности. Не лезь, Бхаджан.
Ручка все еще в нескольких дюймах от моей ноги. Я смотрю на его руку, на редкие светлые волоски на побелевших костяшках.
— Выметайтесь из машины, обе!
Через секунду мы оказываемся на улице. Я не заметила, что автобус уже приехал. Вот он стоит, ярко-желтый на сером асфальте. Я иду к нему. Из окон выглядывают сонные бледные лица. Со скрежетом открываются двери, и я с трудом переставляю ноги.
— Доброе утро! — Моя улыбка шире, чем обычно.
— Привет, солнышко! — машет мне водитель.
Кьяра садится отдельно, и я не смотрю на нее.
Прижавшись лбом к холодному стеклу, я мечтаю все бросить, перестать постоянно совершенствоваться и начать просто жить. Подойти к кому-нибудь и сказать: моя семья разваливается. Мама не хочет больше жить, отец обращается с ней как с прислугой, я скучаю по брату, но не хочу, чтобы он во все это возвращался.
И Кьяра… тогда, утром в лесу… Ее дерзкая ложь в лицо человеку, который обязательно ударит. Ее любимому папочке. Что происходит у нее в голове?
Но я молчу и каждое утро сажусь в школьный автобус, который выглядит так же, как все школьные автобусы на свете: ярко-желтый, не знающий тайн.
Глава 21
Вирджиния, 13 лет
Меня арестовывают в супермаркете и сажают в тюрьму. Все это происходит самым обычным вечером. Именно так жизнь подкрадывается и с размаху бьет по голове, когда ты думаешь, что бы приготовить на ужин.
Когда я оказываюсь в отделе косметики, мой взгляд падает на витрину с тушью. Ресницы у меня белесые. Быстро оглядевшись, я накрываю ладонью один из тюбиков, как меня учили, а потом незаметно кладу его в карман.
Я иду дальше и нацеливаюсь на чипсы, когда чувствую рядом чье-то присутствие. Высокий мужчина с постным лицом не успевает сказать ни слова, а у меня уже сводит желудок. Охранник велит мне вывернуть карманы. Он стоит так близко, что я чувствую запах его сигарет.
Паника заставляет мозг работать еще быстрее.
— Я должна поговорить с мамой.
— Нет, ты должна пойти со мной. — Он заслоняет мне все пути к отходу.
Я отчаянно пытаюсь что-то придумать, ладони потеют, тушь в кармане жжет руку, как огонь. Если я выберусь из этого, поклянусь Богу — в кого бы мы ни верили теперь, — что больше никогда не буду делать попыток стать секси. Некоторые вещи просто не должны происходить.
Мы выходим из прохода с чипсами. Я ищу мамину тележку, сердце колотится в груди, и каждый шаг приближает меня к двери охраны. В последнее мгновение я отчаянно кричу: «Мама!» — и молюсь, чтобы она услышала мой голос в шумном магазине. Почти сразу я вижу, как она, бросив тележку, выбегает из отдела со здоровым питанием и направляется к нам. Глаза у нее горят.
— Вы кто? — спрашивает она у охранника, загораживая меня.
Он объясняет, что я преступница. Но меня больше поражает то, что мама выглядит более грозной, чем он, хотя она в два раза меньше охранника. Тихая застенчивая женщина, какой она бывает рядом с моим
