– А почему по этому вопросу вы пришли именно по этому адресу? – несколько нервно поинтересовался мужчина.
– Дак, – пьяно икнул Желваков, – это всем известно… Улица… дом… постучать… Спросить Зину… И полный вперед!
– Интересно, – задумался мужчина в майке-сетке. – Интересно! Значит, всем известно?
– Всем-всем, – замахал руками Желваков. – Сюда весь район дорожку знает!
– Вот даже как! – крякнул мужчина. – А вы кто такой?
– Я-то? Настоящий советский человек! – изумился непонятливости таинственного мужика Желваков. – А ты кто?
– А я первый секретарь райкома партии, – звенящим от едва сдерживаемой ненависти голосом ответил мужик.
– Ага, секретарь, значит… Да еще первый! – с рассудительностью и дотошностью совершенно пьяного человека проговорил Желваков. – А что же ты тогда здесь делаешь, если ты секретарь? – с хитрой, как ему казалось, улыбкой спросил он. – Да еще первый?
– Живу я здесь.
– Ишь ты, живет он, – не поверил Желваков.
И вдруг почувствовал, что стремительно трезвеет. А вместе с трезвостью на него неудержимо накатывают ужас и стыд…
– Вот такая, понимаешь, запендя получилась, – раздумчиво произнес участковый, видимо в тысячный уже раз переживая события той давней бурной ночи. – Всем запендям запендя! На всю оставшуюся жизнь…
– А запендя – это что? – не удержался от вопроса Гонсо.
– Запендя-то? Ну, это закавыка, казус. У меня милиционер один служил, белорус, вот он эту запендю и запендюривал по любому случаю. И ко мне с тех пор прилипло…
– А что, слово интересное, выразительное, – пытался отвлечь Желвакова от печальных воспоминаний Гонсо.
– Ну так! Считай, народная мудрость.
– А потом-то что было? С секретарем?
– Что там у него со своей Зиной было, я точно не знаю, но представить очень даже можно… Сам я с места происшествия смылся – догадался, слава богу.
– А начальник?
– Начальник? В морду я ему тогда, Герард Гаврилович, конечно, дал, – задумчиво припомнил Желваков, предварительно хорошо хлебнув холодненького пивка. – Так аккуратно, чтобы никто не видел. Но польза от этого была только моральная – с должности меня поперли сразу. Потому что я, как товарищ Берия, сразу выпал из высокого доверия. И навсегда. Начальство меня невзлюбило страшно. Уже ни райкомов сколько лет нет, ни секретарей, ни первых, ни всех остальных, а начальство с тех пор все на меня косится, каких-то пакостей ждет… Да мне уже на это наплевать. Жду не дождусь, когда на пенсию уходить. Буду тогда со старым Тузом на лавочке сидеть, радио слушать и ворчать на всех во всем мире. А сейчас мое хозяйство вот оно…
Желваков достал потертую планшетку, вынул из нее несколько бумаг и торжественно зачитал:
– «Кандыба В.Т. без моего разрешения лег на меня и стал совершать возвратно-поступательные движения так быстро и ловко, что я не успела и не посмела посопротивляться». А, Герард Гаврилович, как излагает, собака! Понимаешь – не успела, а главное, не посмела… И заметь, именно – посопротивляться! Маленько так, для вида и очистки совести. А то, не дай бог, этот Кандыба В.Т. с нее слезет!
А вот еще… «Кроме того, прошу учесть, что прежние судимости характеризуют меня как хулигана. А хищение – не мой профиль работы». Или: «Он остановил меня и попросил десять рублей. Я дал. А он стал давать мне сдачу кулаком. Нанес сильный удар в живот и тем самым разбил до крови нос». «Хвощан бывает пьян систематически, каждый раз устраивает скандал, не упускает случая и побить. В работе не нуждается, так как живет на моем иждивенстве и даже спасибо не скажет. Прошу принять меры к хулигану. Но если будете сажать, то ненадолго. Потому как я к нему сильно привыкла».
Герард Гаврилович, и сам читавший немало таких бумаг, тем не менее не выдержал и расхохотался.
А Желваков уже зачитывал другое сочинение:
– «Отношения в нашей семье накалялись с каждым днем. И вот в этой нервной обстановке я совершил кражу кирпича со стройки. Что является смягчающим меня обстоятельством. А сумма иска о разделе двора, предъявленная мне вышеупомянутой женой, является ненаучной фантазией и прямо пропорциональна ее корыстным запросам…» А вот! «Алкогольные напитки употребляет не зло, но имеет опасную тенденцию – пить в одиночку. В последнее время снизил требовательность к себе, но повысил халатность…»
Герард Гаврилович сжал зубы, чтобы не заржать. На душе стало легко и весело.
– Смешно? – спросил Желваков, засовывая бумаги обратно в планшетку. И сам себе ответил: – Смешно. Но это мой мир, Герард Гаврилович, мой. Я его знаю и понимаю. У нас два мужика, соседи, поссорились. Так один другому в выгребную яму ночью дрожжей огромную пачку бросил. Ну, там и пошел процесс брожения. Да такой, что из ямы все добро вспучилось и оба двора залило. Утром народ встает – из дома выйти нельзя, дерьмом все затопило. А запах – на все село. Пока дерьмо собирали – помирились. Вот это – по-нашему. Это я понимаю. Тут я свой человек – пусть в дерьме, но вместе с людьми. А то, что сейчас надвинулось, мне чужое напрочь. Не понимаю я, что происходит. И понимать не хочу…
Желваков секунду задумчиво помолчал.
– Ну как понять, когда мальчишка, тихий и застенчивый, студент техникума, пишет письмо настоятелю нашей церкви с требованием положить в условленное место «дипломат» с миллионом рублей, а иначе он взорвет в храме во время службы гранату с отравляющим веществом! Ты понимаешь, Гаврилович, не сам храм взорвет, а людей молящихся гранатой с отравляющим веществом! Ты мне объясни, как такое сопливому еще пацану в голову прийти может?! Там же во время службы только бабки с детишками – и вот их он отравляющими веществами…
Или мы тут задержали молодых бандитов с оружием. Стали разбираться, что, да как, да почему… А они знаешь что говорят? Мы, говорят, делим район на сферы влияния! Кто что контролировать будет. Понимаешь, нас всех с дедами, бабами, ребятишками, с отцовскими домами и могилами делят между собой. Я как услышал, меня аж ошпарило как будто. И самое интересное, все всё знают, а сделать ничего нельзя. Так еще адвокаты из города понаехали – а почему вы их задержали, по какому праву? Говнюков этих… Я бы их, будь моя воля, на площади положил голыми задницами кверху и порол розгами в рассоле недельку. И день, и ночь. Может, до них бы что и дошло! Так нет, я им права должен зачитывать!.. И адвокатов этих тут же расстелил бы, чтобы понимали – защищать надо людей, а не выродков со свихнувшимися мозгами.
Не могу я на все это спокойно смотреть, душу мне выворачивают наизнанку. Я могу понять, когда человек кирпич со стройки украл, чтобы себе во дворе кухоньку построить. Но когда врач продал все запасы донорской крови в больнице и ему не с чем операции делать – понять не могу… Нет, лучше с дедом Тузом на лавочке на солнышке греться. И про президента Буша, который крендельками солеными подавился и с дивана упал, разговаривать…
– Он тут еще с велосипеда упал, – вспомнил Гонсо. – С одноколесного.
