Оказывается, что Рихтман и мой брат уже некоторое время подозревали Бриггса, но доказательств не было. Была лишь профессиональная чуйка, которая в этот раз не подвела. Парень был из очень хорошей семьи, единственный ребенок, родители которого работали в фармацевтической сфере, владели сетью аптек. Откуда и появилась тяга мальчика с разным таблеткам. Он воровал в аптеке родителей и продавал колеса друзьям сначала в школе, потом в колледже. Когда эта грязная история вскрылась, родители пытались прикрыть сына, замять скандал и полностью уничтожить любые свидетельства того, что совершил их ребенок. Они затолкали сына в полицейскую академию под крыло одного старого друга отца, там в строгости он должен был встать на путь исправления. Рихтман, узнав тайны семьи Бриггсов, сразу стал приглядывать за парнишкой. Предъявить ему за прошлые преступления было просто невозможно, особенно не имея на руках заявления в полицию. Да, и свидетелей-то найти было непросто. Слежка тоже ничего не давала.
Бриггс возможно встал бы на путь исправления, но на тот момент уже имел много плохих друзей, а главное, его заметил один очень крупный наркоторговец, но сразу он не был готов выйти на него. Бриггс долго доказывал свою преданность, служил и зарабатывал награды, устроился в УБН, сливал всю информацию, но делал это с максимальной осторожностью. Никаких личных встреч или звонков через основной мобильный. Они использовали только одноразовые телефоны, шифр, который могли понять только они. Рихтман во время прослушки его квартиры понимал, что он сливает данные, но доказательств было недостаточно. Начальство ордер на обыск и арест не давало.
Сегодня, когда Бриггс подошел ко мне, он уже знал, что почти раскрыл себя. Терять ему было нечего, поэтому задавал вопросы довольно открыто. Сейчас его ищет полиция и специальные агенты, а он и его люди скорее всего ищут нас.
На этот раз нам снимают номере в мотеле. Серьезно, это самый надежный вариант? Трехэтажное здание старого мотеля, который в свои лучшие времена принимал туристов или серферов, которые приезжали ловить волну. Здесь большая парковка и много места для досок, терраса и милые балкончики в некоторых номерах, вьюнки тянутся по специальной металлической решетке вверх от изножья здания до самого второго этажа. До берега минут пять ходьбы. Когда гул машин стихает, в такой же ветреный день, как этот, можно услышать шум волн. В былые времена это был прекрасный мотель, но теперь здесь ночуют парочки, которые хотят провести ночь, нелегалы прячутся от полиции. Мне не по себе от этого места, и той причины, которая нас сюда привела. В комнате давно не делали ремонт, мебель и стены многое здесь повидали. Я выглядываю в окно. Радует только вид на океан с третьего этажа прекрасен. Со второго и первого из-за высокого забора волн не увидеть.
Аарон обнимает меня, я готова расплакаться у него на плече, но он целует в висок и говорит шепотом:
— Здесь везде прослушка, это на тот случай, если ты захочешь обсудить что-то личное.
Я киваю, приходится опять взять себя в руки. Напряжение, которое копится во мне, вот-вот вырвется диким криком, но я держусь. Было бы отвратительно, если бы кто-то услышал мою истерику или узнал подробности наших отношений или. Так что спасибо Аарону за предупреждение. У меня заканчиваются силы, я просто забираюсь в постель и укрываюсь с головой, мне нужно побыть одной, а в небольшом пространстве мотеля это сделать невозможно.
«Хорошо ли охраняют брата?», — вот единственный вопрос, который звучит у меня в голове. Он в таком беззащитном состоянии. Мой смелый, сильный брат теперь ест с ложечки, не может самостоятельно сходить в туалет, не сможешь защитить себя, если кто-то захочет его убить. Проклятье! Я не могу думать об этом, потому что моментально в голове вырисовываются самые кошмарные сценарии. Рихтман сказал, что все в порядке, что с ним только проверенные бойцы, что брата уважают и ценят, и никто не позволит ему умереть. Почему мы ценим людей, только когда чуть не потеряли их, а в обычные дни говорим им гадости? Я так много не сказала брату, за многое его не поблагодарила, я не принимала его заботу, а сейчас он может умереть.
Мои мужчины ложатся рядом, но вскоре снова звонит Рихтман, я вздрагиваю от звука вибрации, прислушиваюсь, не выныривая из своего убежища. По расслабленной манере Аарона, который отвечает односложно и в основном только поддакивает, понимаю, что плохих новостей нет. После этого я проваливаюсь в сон.
15
Я просыпаюсь от мужских голосов, которые звучат в полной темноте. Не сразу понимаю, где нахожусь и что происходит, но инстинкт самосохранения говорит, что лучше лежать смирно и держаться тихо. Постепенно прихожу в себя, я все еще под легким одеялом в той же самой позе в том же мотеле, куда вчера мы приехали втроем. Сколько времени прошло, и что изменилось за эти часы? Случилось ли что-то страшное? Грегори…
Я не шевелюсь и слушаю, о чем говорят мужчины. Два голоса мне знакомы, но третий… Кажется, я его уже где-то слышала, но, возможно, я просто еще не проснулась.
— Вас охраняют четверо полицейских — двое снаружи и двое внутри в соседнем номере, я лично руковожу операцией, и больше не позволю никому пострадать.
— Я не спорю с тобой, просто говорю, что ты не должен был давать ей наш адрес, все стало сложнее из-за этого, — говорит Оуэн.
— А ты не подумал о том, что если бы я поступил иначе, она могла быть с Грегом прошлой ночью. И тогда что?
Все трое молчат. Значит, третий это Рихтман. Сказанное сразу вырисовывает альтернативную реальность, в которой я остаюсь с братом. Что было бы тогда? Смогла ли я его спасти или наоборот доставила больше проблем?
— Это все в прошлом, сейчас есть дела поважнее. Ваша крыса знает, как все устроено, никто не придет в нашу засаду, они не дураки, поэтому все это бессмысленно. Мы здесь только зря теряем время, — сурово говорит Аарон, и я склонна с ним согласиться. Где вся эта охрана была, когда напали на Грегори? А сейчас его хорошо охраняют? Мне хочется соскочить и спросить его, растрясти и врезать за то, что не уберег моего брата, но я все еще лежу затаившись.
— Мне кажется, нападение на агента Томаса — просто предупреждение. Если ты говоришь, что стрелявший подкараулили его на подъездной дорожке, то он мог выстрелить второй раз, чтобы наверняка. А раз так, то это скорее послание, — рассуждает Оуэн.
— Я знаю Бриггса, если стрелял он, а по камерам мы видели, как он подъехал и припарковался у соседнего дома, то мог просто струсить. Он никогда раньше не убивал, а начинать с коллеги, с которым работаешь бок о бок, которого знаешь и, возможно даже, уважаешь, не так просто. Для него это было посвящением, которое он не выполнил, и теперь он будет настроен решительнее.
— Тебя самого кто-то охраняет?
— Я попросил дополнительных патруль для квартала, где живет семья, а я сам за себя могу постоять.
Снова голоса затихают, потом Оуэн спрашивает, как по заказу:
— Когда Оливия проснется, она спросит, хорошо ли охраняют ее брата.
— Передай ей, что людям возле него я бы доверил собственную дочь, — тихо говорит Рихтман, и у меня оттаивает сердце, и, кажется, я выдаю себя тихим всхлипом. — Кажется, мне уже пора, хотя бы часть ночи проведу дома, а то уже несколько дней я не ночую в своей постели. Ей богу, парни, это мое последнее дело.
