более давними, и кое-что вроде затуманилось, а то и совсем отлетало из памяти.
Так, нынче утром он получил приглашение от комсомолят прийти на организованную ими выставку в городском саду, а сейчас он вспомнил, как в девятнадцатом году рано утром их отчаянное воинство ворвалось в городок, гоня ополоумевших дутовцев, а вечером уже читали на заборах постановление только что возникшего Совета: посадить деревца на городском пустыре и обнести решетчатой оградой. Война ведь шла не на жизнь, а на смерть, и их ведь тоже могли вышибить из городка, как они вышибли в то утро дутовцев. Но деревца они посадили тогда. И оградку поставили. Очень явственно помнил Каромцев, как они работали в те несколько дней! Про усталость, например, он помнил. Он не замечал утомления в переходах и боях, а вот, помахав лопатой, устал — это он хорошо помнит.
«Эти тополя замечательно быстро растут, — подумал он, — и акации тоже, и сирень. За десять лет настоящий парк поднялся!»
Экий город, сколько храмов понастроил, лабазов, здание казачьего суда отгрохал — эскадрон можно загнать! — а до того, чтобы сад разбить, не додумался.
Почти двести лет назад генерал-губернатор Оренбургского края Неплюев заложил город-крепость при слиянии двух речек. Собственно, воздвигнута была крепостная стена да собор на берегу, а уж двинувшееся сюда воинство настроило караульных помещений, а еще позже разный бойкий народец, кому терять было нечего, хлынул в степь и наспех стал лепить хижинки из самана, кизяка и глины, чтобы после драчек со степняками, после воровских набегов за конями, после торговлишки было где приклонить маетную головушку. Ордынцы с годами теряли свою воинственность перед неотвратимою силой хлынувшего сюда народа, а сам сбродный народец, умевший обращаться только с оружием, склонился к более разумному делу — торговле, и не только с ордынцами, но и — боже ты мой! — с Бухарой, Хивой и Небесной империей. Город медленно, но неуклонно подымал каменные особняки, церкви и мечети, но с муравьиной быстротой лепились и лепились мазанки, заполнили междуречье, перекинулись на противоположные берега, образовав там слободы.
А городского сада не было!
В разреженном, но все еще жарком воздухе послышалась музыка духового оркестра. Пожалуй, пора. Каромцев обулся и через двор вышел на улицу. Он свернул за угол и пошел вдоль каменной высокой стены мечети, через которую тяжело свесились ошпаренные зноем ветви. На воротах мечети висело объявление по-татарски, а под арабским узорным письмом он прочитал фамилию: Кайбышева. «Ага, учительница Кайбышева собирает во дворе мечети женделегаток. Вот через годик Дом культуры построим», — подумал Каромцев.
Музыка слышалась совсем уж неподалеку, и он невольно приускорил шаг. Выйдя из переулка, он увидел колонну школьников, входящую в сад. Дорожка от входа была посыпана желтым песком, а по бокам, в аллейках, деревца подстрижены, скамейки под ними покрашены. Площадка перед террасой бильярдной была запружена молодежью. Он протиснулся между ребятами и взошел на террасу и одним взглядом охватил всю немудреную выставку: рисунки и диаграммы, куски руды, ключи, винтовые нарезы и плоскогубцы (это ученики профтехшколы сработали; тоже неплохо придумано — пусть народ поглядит!). Надписи под и над рисунками и диаграммами были задорны и вызывающи. Куда прежде девались народные деньги? На украшения царского двора, на бриллиантовые короны, ожерелья, диадемы, браслеты. А теперь, стало быть, во что обращаются народные деньги? Вот-вот задымят трубы завода на Магнитной, поезда пойдут, потечет чугун. Строится линия Карталы — Магнитная — вот ее макет!..
Господи ты боже, всего лишь полгода назад ничего этого не было! С уполномоченным Уралпотребсоюза они на лошадках добирались до станицы Магнитной, заплутались в февральской метели, пока лошади не ткнулись в тальниковые заросли на берегу Урал-реки. Потом они целый день ходили по станице, и никто из казаков не хотел сдавать квартиру. Наконец арендовали просторный двор, хозяин которого оказался сговорчивей других. И следом прибыл первый обоз с провиантом и товарами для строителей, и опять же никто из станичников не шел в сторожа, местные комсомольцы охраняли добро, пока не нашлись сторожа. В городке сколотили бригаду и послали ее в Башкирию на вырубку леса. Но с весной дороги испортились, только по ночам возможно было проехать, так что с гулькин нос привозили лесу, его с трудом хватало на ремонт арендованного жилья. Где уж тут строить хлебопекарни, склады и магазины! Но они нашли выход: стали покупать в ближайших поселках дома, разбирали их и везли к Магнитной.
А когда дела в Магнитной чуть подвинулись, он переключился на строительство линии от Карталов. Мобилизовывал колхозников, красноармейцев, устраивал субботники. Дорога еще строится, а уж давно вслед за путеукладчиками движутся грузы на стройку. Спецодежда, инструменты, пиломатериал, постельные принадлежности — все это везется по путям, еще не забалластированным как следует, и разгружается в степи, а отсюда — на лошадках до стройплощадки. А линия все ближе подвигается к Магнитной, и совсем уж скоро повезут руду на заводы Урала, а там и до первого своего чугуна недолго ждать…
— Ну как, Михаил Егорьевич, понравилась выставка? — спрашивали ребята.
Он кивнул: ничего, мол, ребята!
— А никто из вас не видал Якуба? — спросил он.
— Не видали, — ответило несколько голосов, и в тот же момент Каромцев увидел на желтопесчаной дорожке Якуба. Тот издали заметил Каромцева и помахал рукой, потом стал пробираться к террасе.
— А я прихожу в окружком, мне говорят: не знаем, где Михаил Егорьевич. Я говорю: он же вызывал меня. Не знают. Ну я — сюда. — Проговорив это, Якуб вынул папиросы, угостил ребят и, щурясь сквозь дым, поглядел на Каромцева.
Каромцев не стал спрашивать, почему он не пришел в назначенное время, а чуть отошел в сторону и поманил глазами Якуба.
— А я хотел предложить тебе одно дельце, — заговорил он вполголоса. — Уверен, оно тебе понравится, иначе и разговаривать нечего.
— Какое? — спросил Якуб, и Каромцеву показалось, что в глазах его промелькнуло что-то настороженное.
— В профтехшколу хотим тебя рекомендовать. Будешь учить юнцов, будущий рабочий класс. Технику ты знаешь, ну а насчет педагогических знаний… в общем, вот какое дело! — Он произнес это не без гордости. — Там тебе и механизмы, и инструменты. Помнишь, по деповским мастерским ходил как самый последний побирушка?
— Отчего же не помнить, помню, — ответил тот, и опять Каромцев был удивлен его бесстрастным отношением к предложению. Он сказал, хмурясь:
— Что же ты?..
— В профтехшколу я не пойду, Михаил Егорьевич, — сказал он.
Этого Каромцев не ожидал и, вместо того чтобы спросить, почему он отказывается, сказал:
— А на строительство линии, а? Карталы — Магнитная, а? Там, милый мой, ерунда получается. Помнишь Блюменталя? Ну, прораб из Бобровского совхоза?
