– Всё хорошо. Можешь отдохнуть, я тоже подремаю, – закинув руки за голову, лёг на траву и вскоре погрузился в сон.
“Лёгкий порыв
Кожу ласкает,
Зелено море.”
* * *
Настало время двигаться обратно, и тут я понял, что дедуля с учеником пришли к этому холму пешком, а Дзин, между прочим, разменял уже шестой десяток, вот даже при гостях засыпает! На мой пассаж он ответил кратким: “Старым мышцам нужен тонус”, – и мы наконец-то ушли.
После песни Вэньмина старику страх как захотелось хурмы, и только завидев придорожную харчевню, рядом с которой росло вожделенное дерево, он бросил в китайца многозначительным взглядом, а сам двинулся к ветхому домишке, “на привал”. Так называемую гостиницу держала пожилая пара, они вместе дольше чем наш Дзинпачи живёт – недурное достижение. Они нас радушно встретили, женщина сделала пару комплиментов и предложила горячий обед; для неё в новинку, что аристократ не обходит их заведение стороной, да что уж там, меня это тоже в какой-то степени удивило.
– В детстве я радовался когда ел хурму, наверное из-за того, что ел я её крайне редко. Верно говорят: “Хорошего – понемногу”, – задумался, и добавил: – А то оно перестаёт быть хорошим.
– Идиотские у тебя мысли, Дзин. Стареешь.
– Если постоянно радоваться – надоест, – старик меня игнорирует, – Страдание привычнее человеческой душе, оно, как ни крути, главная причина и стимул к развитию: не хочется ведь продолжать страдать, а значит – надо что-то делать. А когда страдания прекращаются – приходит просветление.
– Ладно.
– Ой, видно я заговорился. Извини.
– Ты лучше бы снова уснул, а не впадал в бред.
– И за мои паршивые манеры тоже прошу прощения... Под старость начал позорить имя Фудзивары.
– ... – ох, я бы ему наговорил тут гадкой правды, но не выдержит же пожилое сердце.
– Куда запропастился Вэньмин? – задумчиво глядя на террасу, спросил Дзин.
– Может, додумался сбежать?
– Ха-ха! Никогда, – какая-то гадко-серьёзная тишина; внимание “мастера” привлекла пара журавлей, прилетевших поклевать угощение местной хозяйки – длинными клювами те ловко закидывали в себя зёрнышка, отвлекаясь только чтобы загадочно кинуть глазами вдаль; последнюю порцию трапезы горделивый самец уступил своей спутнице, а Дзин, мечтательно улыбнувшись, прокомментировал: – Думается мне, Рёко, у животных самая искренняя любовь.
– Думаешь они могут испытывать чувства?
– Почему-то я уверен в этом.
– А я не...
– Они же как воплощение красоты нашей природы, – не дал мне ответить, – Куда там “нашей” – их природы. Чувства у этих малышей самые искренние.
– А эти двое чем тебе не журавли? – немного раздражённо ответил я, кивнув в сторону хозяев харчевни.
– Прелестные люди.
Словно с картины художника слезли – сидели почти вплотную друг к другу и глядели то ли на нас, то ли в пустоту (я склоняюсь ко второму); старушка мило улыбалась, а её муж не подавал никаких признаков жизни кроме редкого, хриплого дыхания – пожилого хозяина буквально облепили мухи.
– Что для вас любовь, господин? – спросил Дзин у старца.
– ...
– Господин?
– ... – упорно молчит.
– Господин?...
– Ах, извините! – спохватилась хозяйка, – Он плохо слышит, – и, вытянув голову к уху мужа, почти прокричала: – К тебе гости обращаются!
– А? – он недоумённо уставился на старушку, – Что, прости?
– Гости! Вопрос! Задают!
– Ох... Какой вопрос?
– Что!.. Для тебя!.. Любовь?!
– Любовь, – старик поводил взглядом по комнате, – Любовь... Это тяга к человеку, к её взгляду, к её манерам... Есть много важных аспектов любви...
– Как по мне: любовь – морок, и ничего больше, – вклинился я, – Выдумка людей для людей.
– Кого же ты потерял, Рёко? – внимательно выслушав хозяина и переведя взгляд на меня, спросил Дзинпачи, – Или мне уточнить – как её звали? – лёгкая улыбка.
– Никак.
– Очередной секрет...
Ситуацию спас Вэньмин с охапкой фруктов в руках.
– У вас всё хорошо? – протерев хурму и протянув её Дзину, спросил китаец.
– Всё замечательно... А для тебя, Вэньмин, что такое любовь?– Чувство над чувствами, – выдержав короткую паузу, пространно ответил парень.
– Ты как всегда лаконичен... – Фудзивара, разделив хурму пополам, протянул половину мне, а во вторую смачно впился остатками зубов, – Угощайся, друг.
