тот парень, что стоит сейчас напротив, у ворот, и скалит зубы!
Немец стремительно обернулся.
Человек со шрамом не слышал, что говорил Егор, но он испугался свирепого взгляда фашиста, устремленного на него. На всякий случай он юркнул в калитку.
— Догнать! — заорал унтер и тут же понял, что пленный лжет. Человек был чисто одет, стоял на виду, не опасаясь немцев.
Рот унтера перекосился, на висках набухли синие жилы. Он двинулся на Кротова.
— Переведи быстрее! — просипел Егор. — Говори: "Господин унтер-офицер может не тревожиться. Беглого поймают, и в лагерь вернется ровно тридцать человек. Тридцать ушло, тридцать пришло! Порядок!"
— Что хрюкает эта свинья? Пусть берет лопату и роет себе могилу!
— Господин унтер-офицер! — голос Юрася срывался от волнения. — Он говорит, что сейчас солдаты приведут беглеца, и тогда в лагерь вернется тридцать человек. И у вас не будет никаких неприятностей! Тридцать ушло, тридцать пришло. Порядок!
Бегальке понял. Ну конечно! Как он сам не догадался?! Важно пригнать в лагерь тридцать пленных. Лишь бы сошелся счет!
Два охранника, не скупясь на пинки, притащили парня со шрамом. Ничего не говоря, немец с размаху саданул его кулаком по скуле.
— Не худо! — пробормотал Кротов. — Это задаток. Полностью получишь от меня…
— За что? — выкрикнул парень, хватаясь за скулу.
— Подойди сюда! — крикнул унтер Юрасю.
Юрась подошел.
— Пусть скажет, кто ему помог бежать?
Юрась перевел, но человек со шрамом трясся от страха, не понимая, чего от него хотят.
— Молчишь?! — немец снова ударил его. — Повтори вопрос. И предупреди: если будет молчать, я вырву его поганый язык и скормлю собакам!
Юрась повторил вопрос.
— Ниоткуда я не бежал! — заскулил парень. — Меня господин комендант знает! Меня в гестапо знают, я сам — за новый порядок!
Из всех этих слов немец уловил только знакомое слово "гестапо.
— Что он бормочет про гестапо? — спросил гитлеровец.
Юрась, не задумываясь, пояснил:
— Боится попасть в гестапо!
— Ага! Заговорил! Спрашивай, куда он хотел бежать, где хотел скрыться?
— Да чего мне бежать? — хлюпая разбитым носом, заныл парень. — Я же не пленный, не партийный, не партизан!
— Что он говорит про партизан?
— Говорит, что в местном лесу есть партизаны…
Унтер разинул рот. Оказывается, этот тип связан с партизанами! Вот повезло! Надо срочно сообщить начальству об аресте большевика, связанного с партиза; нами. И уж тогда командование отметит заслуги Карла Бегальке! Скорее всего, его произведут в фельдфебели! Лишь бы начальство не узнало про обман.
— Становись! — приказал он парню.
Обмякший от страха парень встал в строй рядом с Кротовым. Довольный немец расправил усы. В лагерь вернется тридцать пленных. Тридцать ушло, тридцать пришло. Порядок!
Парень шагал рядом с Кротовым. Он не узнал в этом изможденном человеке путника, который несколько недель назад доверил ему свою жизнь.
— Ты им объясни… — приставал он к Кротову. — Напутали они… Я жаловаться буду… Разве это порядок — хватать без разбору…
Егор молча усмехался и только один раз сказал:
— Это и есть новый порядок. Шагай веселей!
Колонна подошла к лагерю. Часовые открыли ворота и приняли по счету пленных. Когда ворота захлопнулись, Кротов спросил предателя:
— Тебя как звать-то?
— Степан. Степан Щур…
— Хорошее имя! Был Степан Разин — вольный казак. Еще был Степан Халтурин, за свободу голову сложил. Ты вот тоже живешь на свете, Степан Щур. — И неожиданно добавил: — Спать будешь в нашем бараке. Идем.
Юрась пошел было за ними, но Кротов остановил его:
— Нынче на твое место гостя дорогого уложим. Ты уж переночуй на свежем воздухе. Ничего не поделаешь, гостю завсегда надо уступать лучшее место.
Утром унтер-офицер Бегальке докладывал коменданту лагеря:
— Господин капитан! В бараке номер один сегодня ночью повесился военнопленный. Какие будут распоряжения?
Комендант пожал плечами:
— Выкиньте на свалку!
Карл Бегальке был разъярен. Он не верил, что пленный повесился, хотя труп его болтался на поясе, перекинутом через балку у входа в барак. Нет, конечно, его прикончили сами русские. Но кто? Почему?
Сегодня Бегальке также узнал, что в конце недели лагерь перейдет в ведение политической полиции. Это означало, что он, унтер-офицер Бегальке, снова окажется в танковой бригаде. Тем более, что рана его на ноге совсем зажила. Говорят, что у русских появились неплохие противотанковые пушки, от которых не спасает никакая броня. Было от чего прийти в дурное настроение. Сжимая короткую тяжелую дубинку, он шнырял по лагерю, выбирая очередную жертву.
Кротов, Юрась и учитель сидели в это время у повозки с бочкой. Здесь можно было спокойно поговорить: часовые стоят далеко. Поодаль, радуясь короткому отдыху, сидели другие пленные.
— Думают о нас на воле, думают, — говорил Кротов. — Долго мы здесь не задержимся…
— Вот разобьем Гитлера, и приеду я, Егор Егорович, к вам в гости, — сказал учитель. — Будет нам о чем вспомнить…
— Не гостем, а братом будешь, милый ты человек! Вот и Юраська ко мне приедет! Приедешь?
— Если мама позволит… Где-то мы с мамой будем жить?
— Отца, значит, не считаешь, вычеркнул из своей жизни? — спросил Кротов.
Мальчик опустил голову.
— Кажется, ты сделал поспешные выводы, — сказал учитель.
Юрась поднял на учителя глаза.
— Подлец-то признался нам, — сказал Кротов. — Верно, это он тогда приходил к твоему батьке… Политруком, упырь, прикинулся.
— Зачем же он приходил?
— В том-то и дело! Приходил твоего отца проверить. Нет, значит, твоему родителю полного доверия. Вот фашисты и подослали провокатора: если, мол, укроет политрука, — значит, с большевиками заодно. Во как дело-то может одернуться!
— Но отец же не знал… Он думал, это настоящий политрук… И он его выдал… избил…
— А вдруг знал? — спросил учитель.
— Знал! По всему видать — знал! Вот и дал ему прикурить! Нет, Юраська, тут дело не так просто. Дай срок, все выясним. Не торопись от отца отрекаться!
— Смотрите, унтер! — встревожился учитель. — И переводчик с ним.
— Пойдем от греха, — сказал Егор. Но едва они поднялись, как услышали окрик переводчика:
— Оставаться на месте!
Они замерли: приказ сулил недоброе. Немцы приближались, и переводчик продолжал выкрикивать:
— Оставаться на месте! Оставаться на месте!
Унтер-офицер остановился перед Кротовым. Этот пленный был ему сейчас особенно ненавистен. Он наверняка причастен к смерти парня со шрамом. Из-за него Бегальке не получит чин фельдфебеля.
Кротов выдержал взгляд унтера. В серых запавших глазах пленного не было ни страха, ни покорности. Это привело Бегальке в ярость. Он мог бы без всяких разговоров пристрелить пленного. Но нет! Прежде он сломит его, заставит делать все, что захочет.
Фашист перевел взгляд на учителя.
— Юде? [4] — спросил он свирепо.
Ничего не ответив, учитель
