мешки, у мужчин на плечах вилы, все довольные идут, песни поют.
Идет навстречу монах: четки колено обвили, на левой ноге сапог, на правой – рваная сандалия.
– Эй, добрый человек, подвези! – просит он и лезет, не получив согласия, на стог.
– Да кто ты такой, зачем на наше душистое сено своими грязными ножищами ступаешь? – закричали мужчины и женщины из потомства Гунтельма – и давай бить его мешками да отгонять вилами.
– Я ученый человек, магистр Злословия! – закричал монах. – Не бейте меня, ведь я людям великую пользу приношу.
– Какую еще пользу, если ты сено наше пачкаешь? – заворчал Гунтельм.
– Я сбоку пойду, дозвольте хотя бы за край телеги держаться, – смирился монах.
– Держись, но не вздумай сено воровать, – сказал Гунтельм. – Учти, я следить буду. Если хоть краем глаза что-то замечу – сразу тебе пальцы отрублю.
– Договорились, – сказал монах.
– Что это за наука такая – Злословие? – спросил младший из сыновей Гунтельма.
– Да такая уж наука, – отвечал монах, – что в один присест ее не одолеешь. Тут нужно сперва с арифметикой разобраться, потом с риторикой, затем настает черед алхимии, и многие на этом и заканчивают, потому что алхимия – она как воронка: вход в нее широкий, а выход из нее весьма узкий. И путей тут, стало быть, два: либо расширять познания, либо их сужать. Если хочешь остаться в алхимии, то, понятное дело, познания расширяешь, а если хочешь проскочить через узкое отверстие, то нужно многое забыть и отбросить.
– Не думал, что это так легко! – небрежно заметил другой сын Гунтельма, на что монах возразил с живостью:
– Вовсе это не так легко, как представляется твоему невежеству, ибо разум – такая же жадная свинья, как и просто свинья, и если что-то попало к нему в зубы, он будет держаться за это до последнего и ни за что не расстанется с добычей.
– Как же вам-то это удалось? – спросила жена второго сына и улыбнулась. У нее были красивые зубы, и монах тотчас оценил это, но виду не показал.
– Так вот и удалось, добрая женщина. Сказал я своему разуму: «Разум!» – так я к нему обратился, по имени, чтобы он понял всю серьезность нашего с ним разговора. – «Разум! Ты можешь навсегда застрять в алхимии и посвятить меня до конца наших дней этой науке, и тогда уж не видать нам ни сладких пирогов, ни пирогов с зайчатиной, не пить нам вина и пива, не бродить нам по дорогам и не изучать нам людские нравы, а также стихотворчество. Будем мы заперты в лаборатории, и запахи всяких кислот будут выедать наши глаза. Вправду ли ты желаешь подобной участи?» Разум подумал-подумал и сказал: «А нет ли какой-нибудь более интересной участи?» – «В том-то и дело, что есть! Но для того, чтобы пробраться к этой судьбе, нужно сбросить груз лишних познаний». – «Охотно!» – воскликнул Разум и тотчас избавился от целой кучи ненужных химических реактивов и посуды. Все это из себя изверг, подобно тому, как пьяница извергает из себя напрасно выпитое или обжора – напрасно съеденное.
– И где теперь валяются эти познания? – заинтересовался Гунтельм, который очень любил все то, что попадало к нему в руки бесплатно.
– Долго такие вещи не лежат, – отвечал монах, – и уж кто-нибудь их, верно, подобрал… Итак, я прошел сквозь узкое отверстие воронки и готов был постигать новые знания взамен отвергнутых или, лучше сказать, извергнутых, и этим знанием стало стихотворчество.
– Разве это наука? – удивилась жена старшего сына. – Я думала, это когда песенки поют…
– Стихотворчество – строгая, даже суровая наука! – вскричал монах в ужасе от невежества этой своей спутницы. – У него есть свои законы, по которым слагаются строки, и согласно этим законам в строке должно быть пять или шесть слогов, а ударение должно падать на последний или предпоследний слог, причем все слова на конце строки должны обладать подобием, но не быть одинаковыми, и все это соблюдать чрезвычайно трудно.
– Да уж, – вздохнула жена старшего сына. – Будь это легко, всякий смог бы стать стихотворцем.
– Хуже всего то, что в стихах обязательно должен быть смысл, – сказал монах. – Вот это просто ужасно. Это создает чудовищные трудности, и многие студенты не в состоянии сдать экзамен именно по этой причине. Но я сказал своему Разуму: «Разум! Мы с тобой почти добрались до цели, поэтому тебе придется поднапрячься и не только создать стихи согласно правилам количества слогов, строк и ударений, но и добавить в них хотя бы немного смысла!» Это как добавить соль в уже готовую похлебку.
– И что сказал Разум? – спросил Гунтельм. – Кстати, мы сперва зайдем в Хертогенбос, чтобы продать излишки сена, а потом уж направимся в нашу деревню, но вы, ученый муж, даже не рассчитывайте, что мы позовем вас к обеду. У моей жены, да благословит ее Святая Тринтье, все посчитано: сколько мисок супа и сколько в каждой миске кусков, ровно по количеству членов семьи. А членов семьи у нас, как видишь, много.
– Что ж, – сказал на это монах, – мой рассказ не о ваших мисках с супом, а о моих, а миски эти метафизические, и соль, которую я в них добавил, является крупицей Разума!
– Так получается, что ваш Разум съел крупицу самого себя? – удивилась жена первого сына.
– Это была метафизическая крупица, – сказал монах. – Но я подбираюсь к самому главному: когда с экзаменами первого ряда наук было покончено, я наконец приступил к изучению самой высокой из всех, а именно – философии, и самой трудной из всех, а именно – философии злословия! А это уж, – тут он почесал себе лоб, – наука из наук, доложу я вам! Потеть начинаю, стоит мне только о ней подумать, – такая она тяжелая.
– Разве наука может быть тяжелой? – удивился средний сын крестьянина Гунтельма. – Вот камни или, скажем, свиной окорок – они тяжелехонькие, а наука – она же как сено, невесомая.
– А ты попробуй поднять воз сена, – сказал монах. – Тогда и поймешь, что я имею в виду.
– Да, – сказал средний сын, – воз довольно тяжелый. Но это потому, что у него и колеса тяжелые, да и лошадь весит немало.
– Сено тоже весит немало, если навалить его побольше, – сказал монах. – Вот в чем суть.
– Мне нравится эта суть, потому что мы продадим ее, хотя бы отчасти, за неплохие деньги, – весело сказал Гунтельм.
– Злословие – наука трудная, – вернулся к своему рассказу монах, – ибо требует от человека весьма многих познаний. Во-первых, необходимо знать поучительные примеры. Во-вторых, выведать подробности
