не мог допустить, что она узнает правду. Особенно так рано. Она была не готова. Он был не готов. Опасность не миновала, притаилась, как хищный зверь перед прыжком, выжидает, высматривает, вынюхивает. Он не мог так рисковать. Поэтому когда увидел письма в ее руках — старый дурень, не осмелившийся сжечь их, сентиментальный хрыч, решивший, что если не успеет рассказать, хотя бы так искупить свой грех, — он рассердился, потому что испугался. Он никогда не видел ее такой растерянной, такой… такой преданной. Поэтому вместо прощения, он попросил ее забыть. А ее «ненавижу» до сих пор раздается эхом в его голове. Непонятно, откуда у него силы не выдать бурю, бушующую в его душе, и продолжать выполнять свою работу при постоянно блуждающем разуме — как он не спилил себе ногу и не отрубил руку, — вероятно, опыт и мастерство делали все за него. Но сколько еще он будет избегать этого разговора? Ида злится из-за лжи, но если он ей все объяснит, она услышит, она поймет. Она же его любила эти годы не из-за общей крови. Она же его… руки затряслись, задрожали губы и впервые за эту неделю Потран почувствовал, как ком, гнездившийся в груди и давящий все это время, готов вырваться потоком слез. Из этого состояния его вырвал голос:
— Слыхал, старик, имперский гонец прибыл? — безобидно брошенная фраза Мосса, желающего в очередной раз продемонстрировать свою небывалую способность узнавать все раньше всех, возымела абсолютно противоположный эффект. Пот выпрямился и напрочь забыл о терзавшей душу боли. Страх явился на смену, затмив собой все чувства. Первобытный страх, необоснованный, беспочвенный, но зарождающийся на могиле зарытых тайн. Боится тот, кому есть что скрывать. Поэтому Мосс проводил взглядом вылетевшего из мастерской Старого Пота.
* * *
— Какая, к сыну, война? — разорвало абсолютную тишину, которая была необычной, потому что в зале находилось больше дюжины человек — они никогда не могли сдержаться от разговоров, шепотков, даже во время выступлений председателя. У старосты собрались основные члены деревенского Совета, который был восстановлен после навалившихся неприятностей. Последние десятилетия были мирными, спокойными и похожими друг на друга, поэтому существование Совета была в большей степени формальным. Никаких происшествий или проблем, требующих вмешательства. К тому же деревня действительно была забыта всеми. Эти нейтральные территории когда-то были предметом спора и многочисленных жертв. Две страны никак не могли поделить землю. Ресурсов на ней не было, но она, находясь на перекрестке трех дорог и возвышаясь над ущельем с одной стороны, была хорошей зоной, дающей преимущество своему владельцу. В результате долгих споров император Патани смог прийти к компромиссу с предшественником нынешнего хана Аз-Карета. Азрет оставался Заравату, взамен чего Аз-Карету отдавались степи Калазора — две нейтральные зоны, освобожденные от войсковых частей и расположений. Поэтому долгие годы в армию никого не призывали, лишь иногда в деревню наведывались отряды для проверки, не царят ли среди местного населения азкаретские настроения, не переманили ли соседи на свою сторону, не ждать ли предательства, так как хоть на деле Азрет и принадлежал Заравату, но торговлю предпочитал вести с Аз-Каретом и Париссией — ближе, выгоднее, удобнее. К тому же Аз-Карету пятнадцать лет выплачивалась хорошая подать и позволялось передвигаться по Тройному пути беспрепятственно, лишь проходя формальный досмотр. По сути, автономия, как назвали бы это в Париссии. Но угроза войны и слухи о том, что Аз-Карет собирает своих воинов на границе, вынудила вспомнить о них.
В письме императора требовалось предоставить условия для проживания двух отрядов на период проверки и охраны границ, обеспечить нужды военных в пище и оружии. В этой напряженной тишине висел невысказанный вопрос, а между строк читалось обвинение.
— Как невовремя!
— Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать… время разрушать и время строить… время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий… время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру[1].
— Игиль, не начинай, — тяжело вздохнул Староста, в десятый раз протирая лоб платком. В руке дрожал свиток. — Вот, у меня тут… Гонец привез послание императора: явить на нужды отряда пункт размещения, продовольствие, шкуры, вино …
— Смотри-ка, самое главное не забыли — вино. Только из чего я вам его сделаю? — прервал старосту старший по виноградникам.
— Тут не указано свежее ему надо или солдатам достаточно будет прошлогоднего, чтобы запить свои страхи и тоску по дому, по теплому боку жены… что-то я увлекся, простите.
— Да ладно, здесь можно спокойно говорить, все мы считаем так же. Что там еще?
— Так, вино, овечью шерсть…
— Он реально идиот? — Рун стукнул по лбу и затем уткнулся носом в ладонь, качая головой.
— Рун!
— Да что? Ну какая шерсть? В октябре? — подскочил Рун и развел руками.
— Прекрати перебивать старосту!
— Да, извините, я просто немного зол, — тяжко вздохнул и сел на место.
— Все мы на взводе, так что давайте пока просто дослушаем, а потом решим, что с этим делать.
— А также обеспечить оружием, сотня мечей, пять десятков шлемов и наконечников для копий.
— Что? — Вздрогнули все. Это был уже не тонкий юношеский голос Руна, всем присутствующим показалось, что гора Рат обрушилась на деревню. — Каким образом я должен ему к первому дню выковать сто единиц?
Одновременно с ним раздались шепотки — значит, приедет полсотни солдат.
— Он пишет, что отряд проверки привезет необходимые материалы…
— И я на месте должен все выковать? За день? — продолжил басить Йофас, уперев руки в бока.
— Не знаю… — Староста пробежался бегло по тексту в надежде увидеть там ответ, но, естественно, не найдя ничего, поднял виноватый взгляд на Йофаса.
— Мы не успеем! — уже спокойнее сказал Йофас, он понимал, что старик здесь ни при чем.
— Йофас, мы могли бы помочь… — несмело раздалось откуда-то сбоку.
— Кто? — Йофас осмотрел поочередно всех присутствующих. — Даже если кто-то из вас окажется способен поднять кузнечный молот и сумеет работать с огнем, все равно не получится. В моей кузнице нас и так трое. Места и инструментов не хватит для одновременной работы!
— А что ты предлагаешь? Может, напишем ответ императору, что ничего мы ему предоставить не можем и пусть катится хоть к Младшему Сыну?
— Неплохой вариант! — усмехнулась Игиль, ни на кого не глядя, лишь рассматривая свои морщинистые, иссохшие руки.
— С тем же успехом можно сразу отпилить наши головы и отправить вместе с письмом. Любое наше промедление или отказ расценят как предательство против Империи.
— А чего тянуть? Наши головы полетят уже через
