Гнетущее ощущение, возникшее, когда я решительно направился в этот мишурный дом, на сей раз, мягко говоря, было сильнее, чем в прошлый. Я прошел в библиотеку, шагнул за дверь-картину, спустился в глубины, миновал безмолвную галерею уродов и вурдалаков, на цыпочках прошел по сумеречному коридору и наконец оказался у последней камеры, этого жуткого места заточения Старост.
Охранник, чья рука, белея костяшками пальцев, крепко держала автомат, грубовато кивнул, и мне показалось, что где-то глубоко под маской военного безразличия я увидел проблеск участия, слабый намек на сочувствие.
В камере меня ждали люди-домино, они сидели в шезлонгах, а их корявые волосатые ноги покачивались взад-вперед. С моего прошлого визита здесь ничего вроде бы не изменилось — помещение было таким же безжалостно аскетичным, если не считать одного особенного нововведения.
В центре круга стоял телевизор, звук которого был включен чуть ли не на максимум. Я услышал переливы заранее записанного смеха, скрип дурацких шуток, вкрадчивый голос одного из наиболее популярных комиков, но, только узнав дрожащий фальцет собственного голоса, каким он был в мои девять лет, я, ошарашенный, понял, что смотрят эти существа.
На экране юный я вошел в декорации, которые вечно шатались, и произнес свою коронную фразу, вызвав бурю записанного на пленку веселья.
Хокер и Бун сидели, мрачно уставившись в экран телевизора, словно это была лекция по фотосинтезу, которую они должны были высидеть до конца в «Двойной науке».[42]
Меньший из двух простонал:
— Господи помилуй.
Хокер печально покачал головой.
— Я должен быть с вами откровенен, старина.
— Должен быть честным.
— Это не самая смешная штука из тех, что мне доводилось видеть.
— Давайте будем искренними, мистер Л. Это так же смешно, как чума.
— Это почти так же смешно, как… — Хокер задумался на секунду, потом хихикнул, — как прокаженная монахиня.
Отвратительная ухмылка перекосила лицо Буна, превратив его в подобие нелепой резиновой маски.
— И нам должно быть прекрасно известно.
Я встал перед ними, не забыв убедиться, что не перехожу меловую линию.
— Почему вы это смотрите? — спросил я, услышав знакомые грохот и скрежет музыкальной темы.
— Не кино, а настоящая помойка, правда, сэр?
Хокер выключил телевизор, губы его сложились в презрительную гримасу.
— Экая гадость, сэр! Первосортная вонючка!
Бун помахал руками у себя перед носом, словно прогоняя воображаемую вонь.
— Тьфу!
— Фэ-э-э!
Я позволил им закончить.
— Я хочу, чтобы вы сообщили мне, где Эстелла, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее.
Хокер посмотрел на меня пустым взглядом, потом приложил ладонь к уху.
— Кто-кто?
— Эстелла, — ровным голосом повторил я, хотя и знал, что он прекрасно услышал мои слова.
— Ах да. Так и нужно было сказать! Мы собирались сообщить вам об этом в прошлый раз, но вы так стремительно унеслись, что мы не успели. Грубовато, я бы сказал. Довольно бесцеремонно.
— Чертовски неблагодарно, — сказал Бун. — В особенности с учетом того, что мы на уши вставали, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома.
— Где Эстелла? — снова спросил я, изо всех сил стараясь говорить спокойным голосом.
Бун поднялся на ноги и обозрел крохотное пространство камеры.
— Вам этого не хватает, сэр? Прежнего шоу?
— Прежнего порядка?
— Рева грима?
— Запаха толпы?
Хотя Старосты покатились со смеху, я постарался сдержаться и прежним тоном повторил:
— Где Эстелла?
— Жаль, что вы такой никудышный актеришка, да, мистер Л.?
— Если бы у вас был хоть какой талантишко, вы бы могли сделать карьеру. А так вы теперь никто, сэр? Верно я говорю, Бун?
— Конечно нет, мой старый мандарин. Он настоящий ноль.
— Где, — мой голос начал выдавать копившееся во мне нетерпение, — Эстелла?
— Экий надоеда.
— Кто-то сильно возмущен.
— Юный мистер Ламб сегодня встал не с той ноги.
Я сверлил их взглядом.
— Мне необходимо знать, где она.
— Ишь, какой пройдоха!
— У вас отвратительный характер, мистер Л.
Я изо всех сил старался не слушать.
— Я хочу знать, где находится Эстелла.
— И вы полагаете, что на этом все закончится, сэр? Вы думаете, что стоит вам найти эту даму, и они позволят вам вернуться к прежнему образу жизни? Нетушки, старина. Из Директората никто так просто не уходит. Вы так до самого конца и будете тащить этот воз.
— Где Эстелла? — сказал я.
Бун ухмыльнулся.
— Даже те, кто не присоединяется к шайке Дедлока, в конечном счете умирают за нее, — сказал он. — Например, ваш папочка.
Я почувствовал, как щупальца страха обвивают меня.
— Не смейте говорить о моем отце.
Хокер радостно захлопал в ладоши.
— Великолепно, сэр! А то вы уже начали звучать как заезженная пластинка.
— Ваш папуля, — сказал Бун, — никогда не вступал в Директорат. Ваш дедушка ему ни слова об этом не сказал.
— Он хотел, чтобы его сыночек жил нормальной, скучной жизнью.
— Так оно и было, мистер Л. Ваш папуля был скучнейшим из людей.
— Это неправда! — возразил я.
— Боже мой, да этот парень был настоящий олух!
— И все же… — Бун ухмыльнулся.
Хокер потер рука об руку.
— Как-то раз мы оказали вашему дедушке услугу. Мы рассказали ему о Процессе.
— О Процессе? — Я чувствовал себя на краю пропасти. — О чем вы говорите?
— И взамен мы просили совсем немногого, правда, Хокер?
— Конечно немногого, Бун. Мы ведь не жадные ребята.
— Речь шла только о самых малых услугах. О пустяковейших пустяках.
— И что же он вам обещал? — выдохнул я.
— Он обещал нам свою плоть и кровь, — сказал Хокер.
— И мы были готовы и ждали в тот день, когда с вашим отцом произошел тот несчастный случай.
— Несчастный случай! — прокричал Хокер. — Ах, моя маленькая овечка,[43]теперь вы знаете всю правду.
